– Костя, – мягко повторила она, – я все тебе
объясню, когда вернусь. Это недолго.
Светлана увидела соседку из окна дома, когда та подходила к
калитке, и поспешно вышла наружу. Молодая красивая женщина выглядела странно.
На ногах у нее отчего-то были пушистые тапочки, которые нелепо выглядели на
траве, рукав майки разорван и перепачкан землей, лицо какое-то диковатое.
– Вы к нам? – дружелюбно спросила Светлана,
разглядывая соседку.
– К вам, – кивнула та, проходя по двор. –
Скажите, у вас водка есть? А лучше – коньяк.
В доме Царевых оказалось прохладно и темно. Елена Игоревна и
Светлана посадили Машу за стол, и пока Светлана неловко мялась, не решаясь
спросить, что случилось, Елена Игоревна уже ставила на стол тарелки с мелко
порезанными огурчиками, дольками помидоров, посыпанными крупной солью, и свежим
хлебом.
– Коньяка нет, – суховато сказала она. –
Водка есть.
– Пожалуйста… – попросила Маша, начиная понимать,
что чувствуют алкоголики, которым долго не дают спиртного. Ей хотелось выпить.
Стопку. А лучше – стакан. Залпом, большими глотками, чтобы горло обожгло
изнутри, а из глаз потекли слезы.
– Света, закрой дверь к Егору, – негромко
приказала Царева, обращаясь к дочери. – У нас мальчик только что
уснул, – объяснила она Маше.
Та вспомнила, как стоявшая перед ней женщина с жестким
закрытым лицом разминала икры своему больному внуку, и перед ее глазами опять
встали ноги Лесника, торчащие из кустов. Подавив приступ тошноты, она схватила
стопку, в которую Елена Игоревна уже успела налить прозрачную булькающую
жидкость, и опрокинула в себя.
В первую секунду холодная водка показалась ей водой, но уже
в следующую Маша чуть не закашлялась.
– Закусите, закусите, – старшая Царева подвинула к
ней блюдо.
Ее дочь по-прежнему сидела неподвижно, с любопытством глядя
на Машу, и той пришло в голову, что для Светланы Царевой все происходящее –
случай, редко выпадающий в скудной событиями жизни, заполненной только работой
и больным ребенком.
– Света, а где вы работаете? – отдышавшись и
прожевав огурец, вдруг спросила Маша.
– Я? – удивилась та странному вопросу. – Я –
аудитор. А что?
– Да так… – пробормотала Маша и тут представила,
как она выглядит со стороны. «Пришла, потребовала водки, чуть не разбудила
ребенка, спросила, кем Светлана работает, – в ужасе вспомнила Маша, мысли
которой начали приобретать ясность. – Господи, да они меня за сумасшедшую
примут!»
– Простите меня, пожалуйста, – сказала она,
чувствуя, как краснеет – то ли от водки, то ли от смущения. – Я очень
плохо себя чувствовала, а в доме у нас ни капли спиртного.
– Что случилось? – деловито спросила Елена Игоревна. –
Мы можем вам помочь?
Маша посмотрела в ее строгие темные глаза и покачала
головой.
– Не во мне дело, – она вздохнула и усилием воли
заставила себя прогнать вновь всплывающее воспоминание. – В деревне еще одного
человека убили. Я видела его тело.
– Убили?! – хором спросили Макар и Дарья Олеговна.
Бабкин опрокинул стопку ледяной водки и выдохнул.
– Топором шандарахнули по затылку, – объяснил
он. – Гнусная картина, Макар, скажу я тебе. Причем убили незадолго до
того, как мы там появились.
– Мы… – Макар понимающе кивнул. – Где она?
– Домой отправил, еле на ногах стоит. – Бабкин
налил вторую стопку и выпил так же быстро, как и первую, не закусывая.
Тетушка Дарья с ошеломленным и перепуганным лицом опустилась
на диван рядом с Макаром.
– Господи… – перекрестилась она. – Степан! Да
за что же его, а? Хороший ведь человек, хоть и бестолковый! Ой, Степа, Степа…
Она негромко заплакала, и Бабкин, потянувшийся было за
бутылкой, чтобы налить третью стопку, остановился. Он второй раз в жизни видел
тетушку плачущей. Ему хотелось сказать что-то успокаивающее, но он не знал, как
это сделать, и боялся навредить. Макар заметил его умоляющий взгляд, но только
покачал головой. Уткнувшись в испачканные землей ладони, тетушка Дарья
оплакивала бестолкового, доброго Лесника, которого третьего дня сама отчитывала
за пьянство, способное довести его до смерти.
– Кто ж его, а? – Она наконец отняла ладони от
заплаканного красного лица, на котором осталась земля.
Бабкин присел перед тетушкой на колени и ласково отер грязь
с ее лба.
– Кто-то из своих, – вместо него ответил
Макар. – Серега, он высокий?
– Да не очень, – подумав, сказал Бабкин. –
Прикидываешь, могла ли женщина ударить?
– Угу. Ладно, что дальше делать будем?
– А что мы можем делать? – пожал плечами
Сергей. – Сейчас оперативники начнут носом землю рыть, нам с тобой ничего
не светит.
Он поднялся, погладил тетушку по седеющим волосам.
– Теть Даш, я сегодня переночую там, – он махнул
рукой в сторону окна. – Макар за тобой присмотрит.
– Я сама за ним присмотрю, – шмыгнула носом тетя
Даша. – Иди уж. Ох, Макарушка, какие дела-то у нас творятся, а?! Вот,
привез тебя Сережа на отдых! Называется, отдохнули в тихом месте…
Оперативная группа уехала только вечером, пройдя по всем
дворам, и на деревню опустилась тяжелая, гнетущая темнота. Во всяком случае,
так казалось Маше. После визита к Царевым она пришла в себя и долго извинялась,
пока Елена Игоревна не положила потоку ее слов конец, твердо сказав:
– Мария, извиняться не надо. Мы с вами люди
православные, всегда друг другу поможем.
Маша не совсем поняла, при чем здесь православие и как Елена
Игоревна углядела ее маленький крестик, спрятанный под бельем, но спорить не
стала.
– Заходите к нам, – сказала она, обращаясь в
основном к Светлане, которую ей почему-то было жаль больше, чем Елену
Игоревну, – такая она была тихая, забитая. – Просто так заходите, и
Егора… – Маша чуть запнулась, не зная, какое слово подобрать, –
приводите.
– Он у нас не говорит совсем, – смущаясь, начала
Светлана, но мать перебила ее:
– Сейчас не говорит, завтра заговорит. – Глаза ее
стали колючими, и Светлана отвела взгляд. – Не ставь крест на родном
ребенке раньше времени.
Маша снова почувствовала себя неловко, поняв, что слышит
отголосок давнего спора между женщинами, и, быстро распрощавшись, ушла. А через
два часа, после возвращения Ирины, и в самом деле узнавшей о произошедшем от
одной из соседок, в окно постучал Бабкин.
Посовещавшись с Ирой, Маша выделила ему вторую комнату в
мансарде. С его прибытием дети оживились, и даже Ирина, казалось, повеселела –
впервые после того, как арестовали ее отца. Сергей возился с арбалетом,
нарисовал чертеж новой конструкции, и они с Димкой и Костей долго обсуждали, из
чего лучше смастерить стрелы и оперение. В конце концов, когда стрелки на часах
подошли к двенадцати, Маша разогнала всех по кроватям, плотно прикрыв окна
занавесками, и сама ушла в свою комнату, пожелав Сергею спокойной ночи. Она
слышала, как Бабкин некоторое время грузно ходил по комнате – под его тяжестью
доски пола скрипели. Потом наступила тишина, и дом погрузился в сон.