— Питер, — глубоко вдохнула она, словно решившись бултыхнуться в омут, — я должна кое-что сказать. — Никуда она не бултыхнулась, а просто поудобней устроилась в кресле, намекая, видимо, на длительность визита.
— Мы заранее оговорили тему беседы.
— Я не собираюсь с тобой разводиться. Я не разведусь с тобой никогда.
— Немедленно выметайся! — Напрасно Морин собиралась выдержать многозначительную паузу, я отреагировал незамедлительно.
— И еще кое-что.
— Я же сказал: убирайся.
— Это важно. Правда.
— Правда? Да как у тебя язык поворачивается произнести такое? Ложь, ложь, сплошная ложь! Три часа назад ты обещала толковать со мной только о разводе!
— Я сочинила рассказ и хочу тебе прочесть. Он в сумочке. Я уже показывала его на семинаре в Нью-Скул. Всем очень понравилось. Преподаватель обещал помощь с напечатанием. Я почти уверена, ты не согласишься с общим мнением — в тексте очень мало от Флобера, но все-таки считаю, что нужно ознакомить тебя с этим рассказом до публикации.
— Морин, либо ты сейчас же встанешь и уйдешь на своих двоих, либо вылетишь за дверь головой вперед.
— Пальцем до меня дотронься, и загремишь в каталажку. Дэн Иген знает, что я здесь. Он знает, что ты пригласил меня в гости.
И он знает, как ты без толку молотишь кулаками. Поостерегись, я всегда могу позвонить адвокату. Кстати, если ты думаешь, будто в. Пуэрто-Рико я ездила на твою вшивую сотню, то ошибаешься. Дэн помог мне с деньгами. Иначе бы группа развалилась.
— А одевает тебя кто? Адвокат? Психотерапевт? Или психи из твоей группы пускают шапку по кругу?
— Не смешно. Костюм дала мне Мэри Иген. Купила в Ирландии, но он ей не подошел. Так что не переживай, я не очень-то шикую на крохи, которые ты в поте лица зарабатываешь в Хофстре за четыре часа в неделю. Игены мои друзья, лучших друзей у меня еще не бывало.
— Вот и отлично. А теперь дуй отсюда.
— Сначала выслушай мой рассказ, — и она вытащила из сумочки большой конверт, — не один ты можешь высасывать сюжеты из своей жизни и разносить их по всему свету. — Из конверта появилось несколько листков. — Называется «Витязь в мамашином исподнем».
— Сейчас вызову полицию. Пусть она удалит тебя из моего жилища. Тут уж Иген только руками разведет.
— Ты позвонишь в полицию, а я — Сэлу Валдуччи.
— Никому ты отсюда не позвонишь.
— Ах, Пеппи, почему бы тебе не вызвать на помощь миллионершу с Парк-авеню? Если сама мигом не прискачет, так пришлет шофера, чтобы вызволить миленка из западни. Не таращься, существование миссис Макколл, жалкой уродины, рот гусиной гузкой, бери меня, кто хочет, — не секрет. У тебя вообще нет от меня секретов, муженек. (Гадкий смешок.) За тобой глаз да глаз.
— За мной — что?!
— Слежу я за тобой, вот что. По пятам! Большие деньги, конечно, но зато сколько удовольствия.
— Зачем? Я же готов развестись с тобой в любую минуту! За каким чертом тебе понадобилось нанимать детективов, кому это надо?
— Только не учи меня, кому что надо. Не я завела миллионера, чтобы покупать запонки от Картье! Я сама прокладываю себе дорогу в этом мире!
— А кто живет иначе?.. Постой-постой, какие запонки?
(Морин пропустила вопрос мимо ушей. Так и унесла историю с запонками от Картье с собой в могилу.)
— Ты только мигнешь, а они уже тут как тут. Несчастные денежные шлюшки. Ах, какой он у нас утонченный и семи пядей кое в чем! То дура с конским хвостом в Висконсине. То еврейская принцесса из Лонг-Айленда. То кобылистая тевтонка во Франкфурте. Больничная нянечка, кажется? Нянька — это как раз то, что тебе нужно! Баю-баюшки-баю, не плачь, наш маленький кареглазый переросток! А он, как встретит настоящую женщину, — сразу в рев.
— Что ты имеешь в виду? Это ты-то — настоящая женщина? Ха! Ты — ничто, и в этом вся ты. Ту, которую зовут Морин Тернопол, звать никак. И — пошла прочь, скатертью дорожка!
— Вот выскажу все, что собиралась, тогда и распрощаемся. Не забудь — рассказ еще не прочитан. Пора понять, коллега, что не за вами эксклюзивное право на клевету в литературной шкуре. Не вы один можете затевать склоку и покрывать легкоузнаваемые персонажи струпьями мстительной лжи. Склока за склоку, приятель, струп за струп!
— Марш за дверь!
— Слушай. Главный герой — писатель по имени Пол Натапов. Его произведения никто не читает, чем автор сильно обеспокоен. А тут еще затаскали по судам. И вот, чтобы расслабиться, бедный Пол начинает разгуливать по дому в женском исподнем…
— Идиотка! — завопил я и рывком поднял Морин с кресла.
— Чертова психопатка, изыди вместе со своими подтирочными бумажками!
— Только после того, как прочтем, и не вздумай порвать рассказ. Хотя контрольный экземпляр хранится в сейфе у Дэна Игена!
Она бросилась на пол, ухватилась за массивные ножки кресла и принялась молотить ногами в туфлях с каблуками-шпильками: не подходи, покалечу.
— Вон отсюда! Прекрати! Уходи, Морин, не то выпущу тебе мозги!
— Давай-давай, попробуй!
Я изловчился, и удар пришелся по носу.
— Боже мой! — простонала она; кровь потекла на изящный пиджак и дальше — на юбку, извиваясь по руслам рубчиков.
— Не думай, что это конец, Морин. Только начало. Я сделаю из тебя котлету!
— Интеллектуальный мясник, давай! А рассказ-то у Дэна в сейфе!
— А ты — здесь. — И я отвесил две звонкие пощечины. — Этого хотела, дрянь?
— Давай-давай!
— На! — последовали еще два удара. — Теперь тебе не придется лицемерить перед судьей: я отлуплю тебя по-настоящему! Наконец-то!
Она лежала лицом вверх. Я сидел на ее животе и работал, как взбесившаяся молотилка. Лицо Морин, шея, костюм, мои руки, циновка были покрыты кровью. Разбросанные листы рассказа тоже покрылись красными пятнами. Я испытывал величайшее удовольствие.
Убивать здесь и сейчас, всерьез говоря, не входило в мои планы. Во-первых, пенитенциарные последствия, о которых так много толковал Шпильфогель; во-вторых, как ни странно, ослепляющий гнев внезапно развеялся. Я даже пожалел испорченный шерстяной костюм: очень уж он ей шел. И все же прошептал (обращаясь, скорее, к самому себе): «Ты умрешь, дражайшая женушка, отправишься в ад тридцати шести лет от роду, время самое подходящее. Неразумно было отказываться от встречи в „Алгонкуине“, Морин». Она, кажется, расслышала.
— Что ж ты остановился? — Кровь ручейком текла по подбородку. — Чем так жить, лучше уж и вправду умереть…
— Подожди, недолго осталось. Лучшая жена — мертвая жена. И ты станешь лучшей. — Я перевернул почти не сопротивлявшееся тело лицом вниз (так мне показалось оскорбительней) и стал лупить ее по заднице. Юбка и комбинация задрались, обнажив аккуратную попку в белых трусах (многим ли ты успела поведать, шлюха, о том, как Питер Тернопол красовался в них?). Шлепок. Два. Десять, пятнадцать, двадцать — подсчет велся вслух. Оставив Морин рыдать в циновку, я отправился к камину за кованой кочергой, которую Сьюзен приобрела в Гринич-Вилидже. — Теперь все. Наступила развязка, Морин. — Снизу слышались лишь захлебывающиеся рыдания, ни одного связного слова. — Боюсь, что рассказ будет опубликован посмертно. Хорошая кочерга, тяжелая. Хочу посмотреть на твои мозги. Понять, как в такую малость вместилось столько мерзости. Не разберусь сам — передам ученым. Пусть они займутся этим феноменом.