— Эми!
Она открыла глаза и посмотрела в сторону леса. За эти несколько минут наступил вечер, холодный воздух наполнился осенними запахами.
— Эй! Эми!
Она поспешно вышла из машины, смяв стебель золотарника дверью.
— Эми.
Пол ломился через заросли, лицо его сияло.
— Господи Иисусе, Эми, — были видны свежие царапины на его загорелых руках, когда он потянулся к ней, — ты должна это увидеть. Охренеть можно!
— Что? — спросила она и пошла за ним. Она оцарапала ноги кустами ежевики, еловые ветки пружинили ей в лицо.
— Ни хера себе! — сказал Пол снова, ныряя в заросли, его кроссовки сплющили два бледных колокольчика, пробившихся сквозь хвою. — Я тут нашел машину, иди сюда, глянь! — показал он рукой.
Они вышли на поляну. Синий автомобильчик стоял на опушке леса. Пол взял ее за руку и притянул к себе.
— Я думал, брошенная машина, как бы, и колеса или на запчасти продать чего, так что я открыл багажник, и, ты не поверишь, на хер, что я там увидел.
Она подумала, что он нашел деньги, может, чемодан денег. Они уже почти добрались до машины, когда оттуда пахнуло таким смрадом, будто что-то сгнило, как бывает, если проходишь мимо мусорного бака, который жарился несколько дней на солнце.
— Ну и вонь, — сказала она, сморщив личико и глядя на Пола.
Лицо его блестело от пота, когда он жестом показал на машину и открыл багажник.
— Ты не поверишь, Эми. Смотри!
Исабель вымыла фрукты. Тарелки были расставлены. Чашки вынуты из буфета. Китайский фарфоровый кувшин для сливок, который принадлежал еще матери Исабель и который Исабель любила (она улыбнулась ему заговорщицки, как будто его нежный мерцающий блеск был материнским пожеланием счастья), уже красовался на серебряном подносе рядом с сахарницей. Торт в центре стола соседствовал с вазой фруктов, тюльпаны — рядышком.
Чудесно. Просто чудесно.
Кларки будут здесь в любую минуту. Обитатели этого района Ширли-Фоллс не опаздывают. В пять минут восьмого Исабель налила сливки в кувшин, это были натуральные сливки, а не порошковые, к чаю или кофе, если они предпочитают кофе. Исабель собиралась предложить и то и другое.
В семь пятнадцать голова уже трещала. Она проглотила две таблетки аспирина и съела печенье, стоя у раковины. Потом она пошла в гостиную и присела на краешек дивана, листая журнал. Дважды ей послышался звук автомобиля на дороге, и она встала, чтобы осторожно выглянуть через кухонное окно, не желая быть замеченной. Но никто не появился.
Стемнело. Исабель включила еще одну лампу в гостиной. Она загадала: «Пойду наверх и зажгу лампу в спальне, а когда вернусь — они будут здесь».
Но их не было. Спускаясь по лестнице, слоняясь из гостиной в кухню, она чувствовала, что весь дом наблюдает за ней, подобно хорошо воспитанному ребенку, ожидающему начала представления. В семь сорок пять Исабель вымыла руки и тщательно вытерла их, затем набрала номер Эйвери Кларка.
После четырех гудков она почувствовала слабость в ногах, облегчение: они были в пути, конечно.
— Алло? — сказал Эйвери. В комнате отчетливо слышались чьи-то разговоры.
— О, — сказала Исабель, — да, привет. Ой, это Исабель.
— А, Исабель, — сказал Эйвери, — привет.
— Я тут подумала, может, вы заняты. — Исабель оглядела кухню, чашки готовы, поднос блестит, тюльпаны подняли головки над вазой с фруктами.
— Заняты? — спросил Эйвери.
— Возможно, я ошиблась. — Исабель зажмурилась. — Я думала, вы с Эммой собирались ко мне в гости.
— Сегодня? О, черт возьми, это сегодня вечером?
— Я так и думала, — сказала Исабель извиняющимся тоном, — возможно, я все перепутала.
— Боже мой, — сказал Эйвери, — это моя вина. Я, кажется, забыл совершенно. К нам друзья пришли.
Исабель открыла глаза.
— Ну, в другой раз, — сказала она, — все в порядке.
— Я прошу прощения, — сказал Эйвери, — черт, я ужасно сожалею. Так много всякого. Эти тусовки в церкви и еще много чего.
— Все замечательно, — повторила Исабель. Она никогда не слышала о каких-либо тусовках в церкви. — Правда же, ничего. Мы попробуем в другой раз.
— Как-нибудь в другой раз, — сказал Эйвери. — Совершенно верно. И мне очень жаль, Исабель.
— Все в порядке. Пожалуйста, даже не думайте об этом. Это такая мелочь. Ничего страшного! — Она притворялась веселой, но чувствовала себя полной дурой. — Спокойной ночи.
Она убрала чашки, тарелки, столовое серебро, чувствуя, что плохо видит из-за влаги, застилавшей глаза.
Тюльпаны издевались над ней.
Да и все остальное — тоже: торт, казалось, осел, потеряв округлость, ваза с фруктами смотрела на нее с чванливым превосходством. Она взяла из-под раковины мусорный мешок и выбросила торт, его глазурь сползла на бок, а затем добавила туда содержимое вазы с фруктами. Она сломала тюльпаны, слушая хруст стеблей, а потом выбросила из сахарницы кубики сахара, только потому, что они были куплены специально для этого случая. Все должно быть убрано с глаз долой. Она вылила сливки в раковину и вымыла кувшинчик и сахарницу. Когда Исабель протирала кувшин быстрыми и порывистыми движениями, она услышала, как автомобиль повернул на тропинку к дому, его фары на мгновение осветили крыльцо.
— Ох, нет, — сказала она вслух, думая, что Эмма и Эйвери, устыдившись, решили приехать в конце концов, а она все выбросила.
Как она им это объяснит? Как она выговорит: «О, мне очень жаль. Я только что выбросила торт»?
Обе дверцы автомобиля захлопнулись одна за другой, и она сразу поняла, что Эмма Кларк с такой силой хлопнуть дверцей не может. Потом ее сердце застучало еще быстрее: ночной кошмар становился явью — на нее нападут в собственном доме, в темноте, и соседи ничего не услышат.
Она быстро подперла креслом дверь, фарфоровый сливочник упал на пол и разлетелся на мелкие кусочки с тихим звуком. Осколки лежали на линолеуме, как маленькие растоптанные ракушки.
Сильный стук в дверь качнул шторы на окнах. Исабель пронзительно крикнула:
— Кто это? Уходите! Я позвоню в полицию!
— Мы из полиции, мэм, — ответил из-за двери спокойный, ровный голос, звучащий и внушительно, и несколько буднично. — Полиция штата, мэм. Мы ищем девушку по имени Эми Гудроу.
В памяти Эми то, что произошло в этот вечер, еще долго оставалось чередой бессвязных образов и ощущений: например, едкий соленый привкус во рту, от которого она не могла избавиться. Она долго отплевывалась, зайдя за прачечную: наклонилась, сплюнула и, когда рот снова заполнился слюной, сплюнула опять — не помогало. Неизведанный до сих пор, странный солоноватый вкус чего-то (когда она сплевывала в туалетную бумагу в маленькой темной ванной Пола, оно оказалось похожим на какие-то гнойные сгустки) забивал все мельчайшие, потаенные изгибы нежной оболочки у нее во рту. Меньше всего она была готова к такому и потом, ни плюясь за прачечной, ни куря сигарету, не могла отделаться от этого вкуса. У нее в голове этот вкус смешался с образом (хотя многое стерлось из памяти, но она не могла забыть повязку на колене, зубы, золотую серьгу) трупика в багажнике автомобиля — уже не человека, она даже не сразу поняла, что это такое, пока Пол не показал на оскаленные зубы. А потом — дикое ощущение, когда накатило безмолвное что-то. Что?