Эми и Исабель - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Страут cтр.№ 32

Эми за столом уставилась в учебник. Она до сих пор не справилась с домашними заданиями. Только вчера Эми получила плохую оценку на контрольной по биологии и вдобавок замечание от учителя: «Отвлекается во время урока».

Исабель настолько погрузилась в мир «Мадам Бовари», что уже и сама была не рада, что решила прочесть книгу. Когда сотрудницы стали называть ее «мадам Повари» («А вот и мадам Повари», — говорил кто-нибудь, когда она входила в столовую на работе), то она расстраивалась не столько из-за прозвища, сколько из-за того, что не могла больше читать книгу на работе, откладывая удовольствие до возвращения домой. Но она всегда носила книгу в сумочке, и однажды, когда тучи разошлись и потеплело, она незаметно ускользнула в перерыве с работы и, сидя в машине, грызла ногти до тех пор, пока пальцы не закровили, и бедная Эмма Бовари наконец умерла ужасной смертью.

Исабель прослезилась. Она поискала салфетку в бардачке, чтоб промокнуть глаза, думая о том, что Эмма Бовари сделала со своей жизнью. Она даже сказала вслух: «Какой ужас!» — и высморкалась. Как же хорошо, что ей не пришлось страдать, как Эмме. Это утешало. Исабель глубоко вздохнула и посмотрела сквозь ветровое стекло на парковку, где гравий блестел на солнце. Было и легко, и скучновато сидеть здесь — в машине на парковке возле обувной фабрики Ширли-Фоллс в двадцатом веке, когда ее мысли, словно губка, были пропитаны ужасными событиями, случившимися во французской деревне сто лет назад. Она представила комнатушку, пчел у окна, последний крик отравившейся Эммы. Кошмар, кошмар, какой кошмар! Ей было жалко Эмму. Глаза снова наполнились слезами.

И все-таки. Все-таки (Исабель бросила прощальный взгляд на Эмму Бовари и положила ее в бардачок) она чересчур отождествила ее с собою. Слишком, слишком сильно. Шарль был совершенно идеальным мужем. Если бы Эмма любила его, она бы поняла, что из него со временем получился бы сильный и умный человек. Исабель искренне верила в это. И кстати, Исабель не могла избавиться от чувства, что сама вполне была бы счастлива с мужем, подобным Шарлю, так что ей трудно было поставить себя на место Эммы.

Но все это было сложно. Потому что в глубине души она понимала причину неизбывной тоски Эммы Бовари. Никто в Ширли-Фоллс не поверил бы, что Исабель способна на такое, но она еще помнила, как изматывает плотская любовь, и эти воспоминания кружились в ней сейчас, как живые. Это порочно, как все порочно в этом мире, но ее сердце выскакивало из груди. Ей показалось, что в машине она задохнется.

Чтобы успокоиться, пришлось пройтись вокруг парковки, поглядывая на двух ястребов, парящих высоко в голубом небе, а потом вдоль реки с пенящейся, мутной водой, низвергающейся с мельничного колеса на гранитные камни. Эмма Бовари — эгоистка, говорила себе Исабель, холодная эгоистка, не способная любить, и доказательством тому было не столько равнодушие к мужу, сколько пренебрежение к собственному ребенку. Нет, Эмма Бовари была куда более порочна, чем Исабель Гудроу, и ей просто некого было винить в своей страшной смерти, кроме себя самой.

Исабель потянула тяжелую дверь черного хода на фабрику, ее окружили запахи кожи и клея, громкий лязг из машинного отделения, жужжание лифта, возносящего ее в тихий коридор перед конторой. Она зашла в туалет подкрасить губы и причесаться, подумывая при этом, что какое-то время не будет читать, что жизнь и без того тяжела, чтобы забивать себе голову чужими печалями.

«Зайдешь ко мне после обеда?» — шептал Эми мистер Робертсон, когда она выходила из класса или встретив ее в коридоре, и тогда Эми шла к нему в кабинет, и они разговаривали, стоя у окна или сидя на партах.

«Ты позволишь отвезти тебя домой?» — спрашивал он, так что это стало паролем, они вместе шли к машине и ехали по Двадцать второму шоссе, а потом сидели в машине у ее дома.

Она не собиралась целовать его снова, но уже на следующий раз, когда она выходила из машины, он спросил ее, как будто испытывая:

— Сегодня без поцелуев?

И наклонился, подставляя щеку, так что и это стало ритуалом. Она нежно касалась губами его небритой щеки. Однажды он повернул голову и поцеловал ее в губы.

— Хорошего тебе вечера, — сказал он и чуть заметно кивнул.

В этот вечер она опять не делала уроки и вообще ничего не делала, слоняясь бесцельно по дому и вспоминая, как он решительно поцеловал ее в губы. Исабель потрогала ей лоб, не горячий ли.

— Все в порядке, — сказала Эми, — правда же.

Но лгать матери было нелегко. Сидя на краешке дивана, Эми перебирала волосы, свесив их на лицо, будто проверяла, не посечены ли кончики, и говорила:

— Завтра я, скорее всего, снова задержусь в школе.

— Английский клуб?

— Математика.

(Никакого клуба вообще не существовало, это она придумала по наитию однажды.)

— Ну, подтянуться по математике. Хотя не совсем подтянуться. У нас есть несколько учеников, хорошо успевающих по математике, а мы начали уже тригонометрию. Практически материал колледжа. Учитель сказал, что позанимается с нами после уроков.

— Правда? — сказала Исабель, совсем сбитая с толку. — Это замечательно и интересно, наверно.

— Почему интересно? — Эми продолжала коситься на волосы, все еще закрывавшие ее лицо. Зрачки почти сошлись у переносицы.

Эми не так уж легко давалась математика. Когда она встречалась с мистером Робертсоном после школы, они никогда не обсуждали математику.

— Мне больше нравится английский, — сказала она, встряхивая волосами, снова задумавшись о жене мистера Робертсона и почему она его бросила. Наверно, он сам попросил ее уйти.

— А я дочитала книгу, — сказала Исабель, — «Мадам Бовари», одного французского писателя, — она побоялась, что неправильно произнесет его имя, — замечательная книга, классика.

— Так вот, — сказала Эми, — если я задержусь, то позвоню, чтобы ты не звонила и не беспокоилась, не застав меня дома.

— Да, — сказала Исабель, — пожалуйста, а то я с ума буду сходить.

Мистер Робертсон тем временем, казалось, ничуть не изменился — с женой или без. Он все так же подвозил Эми домой. Они сидели в его машине. Клумба тюльпанов у дома отсвечивала желтым и красным. Теперь он целовал ее в губы каждый день, не стесняясь, но кратким поцелуем. Однажды теплым майским днем он сказал:

— Ну, дорогая, тебе пора.

Однако Эми заметила, что в глазах его промелькнуло что-то необычное, и он медленно наклонился к ней, глядя на ее губы.

Доктор Джеральд Берроуз крутил пуговицу на пиджаке и не сводил глаз со своего пациента — человека чуть младше его самого, который подробно излагал воспоминания детства о совместной рыбалке с отцом-самодуром и при этом медленно рвал салфетку. Когда больной на секунду взглянул в окно, доктор Берроуз украдкой посмотрел на часы — маленькие, серые, скромные часики на столе чуть левее кресла пациента.