— Ну, пап, ты даешь! Ты меня сегодня прямо удивляешь! Что происходит?
— Я знаю, знаю. — Хармон махнул рукой. — Просто мне противно, что я становлюсь таким старым. Как те старики, которые о молодых ничего не знают и не понимают. Вот я и подумал — лучше спрошу.
— Фак-дружки? Да. Это сейчас у нас хит сезона. Это именно то и есть, что сказано. Когда люди сходятся, чтобы переспать друг с другом. Никаких других привязок у них друг к другу нет.
— Вот оно что! — Теперь Хармон не знал, что еще сказать.
— Мне надо идти, пап. Но слушай, ты не бери в голову. Ты на уровне, пап. Ты вовсе не старый пердун, так что на этот счет тебе нечего беспокоиться.
— Ладно, — выговорил Хармон и, повесив трубку, долго смотрел в окно.
— Это хорошо, правда, — сказала Дейзи, когда он позвонил ей на следующее утро. — Я серьезно говорю, Хармон. — (Он слышал, что, пока они разговаривали, она закурила.) — Ты, пожалуйста, не беспокойся из-за этого, — добавила она.
Минут через пятнадцать она позвонила ему сама. У него в магазине был покупатель, но Дейзи сказала:
— Слушай-ка, почему бы тебе все равно не заходить ко мне — поговорить? Просто поговорить?
— Ладно, — ответил он.
Клифф Мотт принес к кассе совковую лопату для снега. Клифф Мотт, у которого больное сердце и он в любую минуту помереть может.
— Значит, договорились, — сказал в трубку Хармон, вручая Клиффу сдачу.
Хармон по-прежнему не садился в кресло Коппера: он усаживался на диване рядом с Дейзи, и пару раз их руки могли встретиться. Но в основном между ними происходило именно то, что она предложила, — они разговаривали. Он рассказывал ей о поездках к бабушке, о том, что в кладовке у бабушки пахло нашатырем, о том, как ему хотелось поскорее уехать домой.
— Я же был совсем маленький, понимаешь? — говорил он, глядя в сочувственное лицо Дейзи. — Но я сознавал, что все думают, мне будет интересно. Видишь ли, в том и заключалась их идея. А я не мог никому сказать, что мне неинтересно.
— Ох, Хармон, — откликалась Дейзи, и глаза ее увлажнялись. — Да. Я понимаю, что ты имеешь в виду.
Она рассказывала ему, как однажды утром она сорвала грушу в палисаднике миссис Кеттлуорт, а ее мама велела отнести грушу обратно: какое смущение охватило ее тогда. Он рассказал ей про квотер, который нашел в грязной луже на дороге. Она — про то, как пришла на свой первый школьный бал в мамином платье и ее никто не пригласил танцевать, кроме директора школы.
— А я бы тебя пригласил, — сказал Хармон.
Дейзи призналась, что ее любимая песня — «Когда я чувствую страх…», и она тихонько спела ее Хармону; глаза ее светились добрым теплом. Он рассказал ей, что, когда он впервые услышал по радио, как Элвис поет «Собирайтесь, дураки…», ему показалось, что они с Элвисом давние друзья.
В такие утра, направляясь к своей машине, оставленной у марины, Хармон порой удивлялся тому, как вдруг изменилась земля: было так приятно двигаться сквозь бодрящий, свежий воздух, слышать шорох дубовых листьев, похожий на шепот друга. Впервые за многие годы он стал думать о Боге: ему представлялось, что он когда-то убрал Его на дальнюю полку, как фаянсовую копилку, а теперь достал, чтобы рассмотреть новым, вдумчивым взглядом. И Хармон задавался вопросом: да не так ли чувствуют себя молодые ребята, когда курят травку или принимают этот наркотик — экстази?
Как-то в октябрьский понедельник в местной газете появилась статья, где сообщалось, что в доме Леза Уошберна были произведены аресты. Полиция прервала вечеринку в помещении, где на подоконнике была обнаружена выращиваемая в горшках марихуана. Хармон, внимательно прочитав статью от начала до конца, нашел там имя Тимоти Бёрнема и «его подруги Нины Уайт», которой было предъявлено дополнительное обвинение в нападении на полицейского.
Хармон не мог себе представить эту девочку с коричными волосами и тоненькими ножками нападающей на полицейского. Он размышлял над этим, проходя между стеллажами скобяной лавки, доставая шаровые опоры для Грега Марстона и туалетную грушу для Марлен Банни. Он написал на ярлыке «Скидка 10 %» и прикрепил его к последней барбекюшнице, выставленной прямо у входа. Хармон надеялся, что Кэтлин Бёрнем зайдет в магазин, а может, кто-то с лесопилки, кого он мог бы расспросить, но никто не появлялся, а другие покупатели ни словом не упоминали о статье. Тогда Хармон позвонил Дейзи. Та сказала, что просмотрела статью и надеется, что с девочкой все в порядке. «Бедная малышка, — сказала Дэйзи, — она, видно, ужасно испугалась…»
В тот вечер Бонни вернулась домой из книжного клуба и сообщила, что Кэтлин Бёрнем рассказывала, как неудачно получилось, что ее племянник Тим пригласил к себе друзей, а они музыку запустили на полную мощность, да еще некоторые курили травку, в том числе и подружка Тима. Когда явилась полиция, девчонка принялась пинаться и царапаться, как дикая кошка, и ей пришлось надеть наручники, впрочем, видимо, обвинения с них снимут, просто им всем придется уплатить штраф и каждый пробудет год под надзором.
— Идиоты, — заключила Бонни, покачав головой.
Хармон промолчал.
— Она ведь больна, знаешь? — добавила Бонни, бросая книгу на диван.
— Кто болен?
— Да эта девушка. Подружка Тима Бёрнема.
— Как это — больна?
— У нее эта болезнь, когда человек ничего не ест. И видимо, довольно давно началась — даже сердце ей уже успела как-то повредить. Так что она и вправду идиотка.
Хармон почувствовал, как капельки пота выступают у него на лбу.
— Ты уверена?
— Что она идиотка? Да ты сам подумай, Хармон. Если ты молодая и у тебя плохо с сердцем, то тебе нельзя по вечеринкам мотаться. И уж точно никак нельзя голодом себя морить.
— Она не морит себя голодом, Бонни. Я же видел ее в кафе на марине с этим пареньком. Они в кабинке сидели, завтрак заказывали.
— И сколько она съела из того завтрака?
— Этого я не знаю, — признался он, вспомнив ее худенькую спину, когда она наклонилась над столом. — Но она вовсе не выглядит больной. Она миловидная девочка.
— Вот и Кэтлин так говорит. Тим с ней познакомился, когда колесил по стране следом за какой-то рок-группой. Не то «Фиш», не то «Пиш». Что-то вроде того. Помнишь, Кевин рассказывал про «Мертвые головы» — про тех, кто всюду следовал за той группой, — как они назывались? — «Благодарные трупы»? Я всегда считала, что это оскорбительно.
— Он же умер, — сказал Хармон. — Тот толстый парень, Джерри, из их группы.
[21]
— Что ж, надеюсь, он умер благодарным, — ответила ему Бонни.