Пластический хирург директора тоже не бедствовал. Волосы у Свенсона были хоть и седые, но очень густые, а гладкая кожа лица сильно натянута. Нам с Бекс сразу стало ясно: перед нами мужчина лет пятидесяти, отваливающий немалые деньги за то, чтобы выглядеть на тридцать семь. Он подошел к стойке администратора со спокойной уверенностью человека, который полностью владеет ситуацией, и протянул мне руку.
— Шон Мейсон, я полагаю?
— Он самый. — Я пожал руку директора Свенсона. У меня имелся богатый опыт общения с совершенно незнакомыми людьми, и его жест показался мне неправильным. По идее, прикасаться к незнакомцам не полагается. Если же они подтвердили состояние своего здоровья положительным анализом крови, то от былых формальностей можно вообще отказаться. — Моя сотрудница, Ребекка Этертон. Она работает в отделе срочных новостей.
— А, ирвин, — понимающе проговорил Свенсон и вперил изучающий взор в Бекс. Он начал с лица, пробежался глазами по ее фигуре и вновь вернулся к ее лицу без малейшей растерянности и смущения. — Знаете, мне всегда нравился этот термин. Прекрасно звучит и отсылает нас к великому Стиву Ирвину, погибшему на работе. Вы, конечно, знаете. Именно так он хотел умереть.
— Ну, ты и поганец, — еле слышно пробормотала Бекс.
— Вообще-то, сэр, — вмешался я, — я почти уверен, что Стив мечтал умереть во сне, достигнув девяноста лет, но это неважно. — Он начал меня ужасно злить. Возможно, из-за того, как он таращился на Бекс. Или все дело было в его голосе — настолько маслянистом, что хоть ржавую бензопилу смазывай. — Вы, разумеется, директор Свенсон.
— Именно. Простите, что заставил вас ждать. В следующий раз обязательно позвоните заранее. Тогда мы избежим неприятных задержек.
Ага, потому что больше мы никогда не будем проходить через охрану.
Стараясь не меняться в лице, я ответил:
— Спасибо. Но мы с коллегой просто находились поблизости и, если вы не возражаете, хотели бы задать вам пару вопросов. Наедине. Ведь в ЦКЗ найдется укромное место?
Тень недовольства скользнула по лицу Свенсона, но исчезла молниеносно — я и глазом моргнуть не успел.
— Конечно, — ответил он непринужденно. — Кажется, одна из переговорных комнат свободна. Пройдемте со мной. Мисс Лэссен, всего доброго.
Администратор кивнула. Она явно обрадовалась, что директор не остался в холле. Девчонке не удалось удержать нас, но теперь мы перестали быть ее проблемой. Мы с Бекс переглянулись, пожали плечами и последовали за Свенсоном. Повернув за угол, мы оказались в безликом коридоре, тянувшемся вперед не меньше чем на полмили.
Директор миновал три совершенно одинаковые двери, а перед четвертой остановился и прижал большой палец к маленькой сенсорной панели. Красный огонек над дверью сменился зеленым, и она открылась.
— С этого момента, — разъяснил он, — перед каждой дверью вам придется сдавать анализы крови, кстати, включая туалеты. — В его голосе прозвучало чуть нагловатое самодовольство. — Не советую разгуливать без сопровождения.
— Запомню, если захочу попудрить носик, — пробормотала Бекс.
Я пытливо на нее посмотрел, а она ответила мне гневным взглядом.
Странно. Обычно людей до белого каления доводишь ты, — заметила Джорджия.
Я прикусил губу и сдержался. Мы перешагнули порог и оказались в очередном белом коридоре — одном из тех, которые можно встретить в любом филиале ЦКЗ. Похоже, тут боятся тратить деньги на декорирование помещений — опасались вспышки Келлис-Эмберли. Тогда без хлорки не обойтись — и прощай прежний дизайн. По пути нам не встретилось ни одного врача, хотя мы миновали несколько больших окон, за которыми находились больничные палаты. Все было белым — стены, койки, полы. Однажды я очнулся в такой же палате, после того как бригада из ЦКЗ подобрала нас неподалеку от Мемфиса. В тот раз я решил, что умер и попал на тот свет. Только он оказался каким-то стерильным.
Наконец Свенсон остановился перед дверью, рядом с которой было вмонтировано более крупное и сложное тестовое устройство.
— Цикл занимает приблизительно пятнадцать секунд, — объяснил он и прижал ладонь к панели. — Как только я войду, дверь закроется, и прибор перепрограммируется. Пожалуйста, не пытайтесь избежать проверки. Честно говоря, не хотелось бы держать весь коллектив филиала на карантине.
— Понятно, — согласился я. — Мы свою работу знаем.
Загорелся зеленый огонек, послышалось шипение гидравлического механизма. Свенсону не пришлось мне отвечать. Он только поднял брови и шагнул за порог. Дверь захлопнулась.
— По шкале от одного до десяти, насколько все глупо? — спросила Бекс, прижав ладонь к панели.
Десять, — ответила Джорджия.
— О, максимум пять. — Я весело улыбнулся. — Не переживай. Мы всего лишь зададим ему пару-тройку научных вопросов. Ученые такую дребедень обожают.
— Ладно, — кивнула Бекс с нескрываемым сомнением.
Наконец зажегся зеленый огонек, снова зашипела гидравлика. Бекс была чиста.
— Эй, Джорджи, — пробормотал я, прикоснувшись ладонью к панели, — ты уж последи за результатами.
Когда правда превращается в угрозу? В какой момент ложь становится актом милосердия? Жестоко ли сказать родителям, что их ребенок умрет? Есть ли здесь доброта? Можно ли обнадеживать жертв аварии тем, что они выживут, хотя в действительности это ложь? Где линия, отделяющая честность от вреда, лукавство от сострадания, вранье от зла? У меня нет ответа. И все самые умные словоплеты в мире не одарят меня этим знанием. Простите меня. Мне очень жаль.
Но давно я понял одну вещь. Ложь, с какими бы распрекрасными намерениями она ни произносилась, не подготовит вас к беспощадной реальности. Сказать правду — значит вооружиться против мира, в котором слишком много жестокости. Зло не победить притворством. Да уж, здесь не слишком приятно, но правда — не такая высокая цена.
Мне кажется, что мы в долгу перед самими собой. Стоит попробовать сменить удобство самообмана.
Только тогда мы обретем свободу.
Из блога Алариха Куонга «Куонгософия», 16 апреля 2041 года.
Сегодня мы еще раз встретились с сенатором. Мы скоро вырвемся вперед, и он хочет быть уверенным в том, что мы понимаем нашу роль в избирательной кампании. Я не считаю, что он нам стопроцентно доверяет. Думаю, он еще не готов полностью включить нас в игру. И, честно говоря, я не уверена в наших силах. Шон почти ни с кем не разговаривает (включая и меня), да и Баффи молчит. Я постоянно просматриваю видеозапись нападений. Я ищу то, что мы могли упустить, мизерную зацепку, которая подсказала бы мне ответ.
Когда я послала свое резюме в надежде, что меня возьмут на эту работу, я полагала, что оказываю услугу нашей команде. Я не сомневалась, что предоставляю каждому из нас возможность сделать себе имя и мы сумеем изменить мир. Я думала, что поступаю правильно. Но когда я вижу, как Шон колотит кулаком в стену, а я просыпаюсь такой же измученной, будто вовсе не ложилась спать… тогда мне хочется вернуть все назад. Жаль, но я не могу этого сделать. Я устала, я хочу домой.