Конечное дело, слоновыми костями тоже производить знатный
торг способно, однако же это не для нас, не для Расеи. У нас, благодарение
господу богу, по северным берегам моржа-зверя невиданно, а его клык покрепче и
побелее слонового будет. Овчинка выделки не стоит, ей-же-ей! Еще был я в Беке,
иначе говоря — Пегу, копал камень ягут, сиречь рубин. Его там в земле —
невиданно, однако старатели так ограничены уговором, что ежели они найдут при
копании камень, который будет больше горошины и притом лучшей воды, то должны
доставить его к начальнику города, а он отдает в казну государственную.
Меньшими же упомянутой величины ягутами можно пользоваться и продавать их.
Условие сие столь строго, что, который его не исполнит, тот
может и жизни лишиться! Нет, это дело не для одного человека. Но ужо англичане
и ягуты приберут к рукам! Умеют они золотыми ключами отворить сердце, золотым
дождем оросить души!
Бушуев лукаво покосился на Реджинальда, тот состроил в ответ
любезную улыбку и задумчиво отправил в рот кусочек отменно приготовленной
баранины, весь желтый от масалы — терпкой приправы. Был на столе чаль, то есть
рис, и земляные яблоки — картошка, которая в России давным-давно уже перестала
быть диковинкою, а также печеный яме, который видом и величиной походил на
редьку, только был красноватого цвета, а вкус имел сладковатый.
Василий с умилением хрустел квашеной капустою и солеными
огурчиками — огурцы были длинные, изогнутые, без пупырышек, а в остальном имели
совершенно русский, восхитительный вкус. И пироги были с капустою — как дома!
Он жевал, жевал… Бушуев ел мало, налегая больше на пальмовую водку, и лицо его
все гуще наливалось краснотой, алая рубаха липла к телу, а сам он то и дело
ворчал, что во всем этом индийском мире существует одна жара.
Собственно, разговор велся только между Бушуевым и его
русским гостем. Что Реджинальд, что Марья Лукинична, сестра хозяина, играли в
молчанку, причем Реджинальд неприметно озирался, словно выискивал кого-то, а
хозяйка все больше заботилась о том, чтобы стол не пустовал, да натянуто
улыбалась всякий раз, как англичанин оглядывался, и в ее глазах мелькал испуг.
Впрочем, предаваться наблюдениям у Василия особенно времени
не было, потому что хозяин всецело завладел его вниманием.
Петр Лукич доверительно сообщил, что, по короткому
знакомству его с индийскими, афганскими и персидскими знатными купцами, он
узнал, что те охотно желают завести на границах с Россией и внутри оных
постоянный торг и учредить купеческие конторы на любых условиях, какие
предложит российское правительство.
Многие из здешних приятелей Бушуева отчаянно боялись возрастающего
английского влияния, которое уже сейчас превосходило и португальское,
полузабытое, и французское, сведенное на нет лишь недавно.
— В делах слово индусы держат крепко, что моголы, что
идолопоклонники. Чужого похищать не расположены и завидовать никому не имеют
нужды, однако правитель Такура, — по-русски сообщил Бушуев, — таково ожесточен
против инглишей, что готов покровительства искать даже и в самых дальних далях!
Так что ты не думай, что они тут все инглишам задницу готовы лизать. Ежели мы не
растеряемся, много чего можно к рукам прибрать! Одна незадача: больно далеко.
Англичане — они что? Они без чужих земель нищие, босые.
Они тут уже сколько лет кормятся. А у нас, конечно, своему
добру предела нет. Туркестан, Хива, Кавказ — это ведь какая сокровищница!
Однако же и здесь… Голконда!
Он значительно покрутил головой. Тут Реджинальд пробудился
от своей задумчивости и не без подозрительности попросил осведомить его, о чем
шла речь.
— Да вот, учу молодого человека уму-разуму, — не сморгнув, отоврался
Бушуев, — говорю, дерево битре, тик по-вашему, очень уж богатую древесину
имеет!
С прожилками, а глянец на нее легко наводится. Изумишься,
когда увидишь стол из битре или, скажем, шкаф.
Никакому древоточцу этой древесины не взять, никакому
червяку. Вот бы в Россию этого битре навезти, я смекаю!
— Хорошее дело, — пряча улыбку, согласился Василий. — Однако
же в дереве я мало что смыслю. Вот оружие — это да! Фугетта, карга…
— А где же мисс Барбара? Неужто мы будем лишены удовольствия
видеться с нею нынче? — внезапно перебил его Реджинальд, и Василий наконец
понял, кого так нетерпеливо высматривал его приятель. Сам он начисто позабыл и
о дочери бушуевской, и о ее свирепых пристрастиях, а потому почувствовал, как
благостное — ну будто дома! — настроение его при упоминании этого имени
развеялось словно дым, оставив по себе лишь горький привкус. Какое уж там
удовольствие!
Похоже, впрочем, было, что не одного его огорчил неожиданный
вопрос Реджинальда. Миловидное лицо Марьи Лукиничны пошло пятнами, она даже
ладонь прижала к губам, как бы призывая к молчанию, однако было уже поздно.
Физиономия Бушуева приняла до того ошарашенный вид, словно
его из-за угла стукнули по голове чем-то весьма и весьма увесистым — может
быть, сделанным из этого самого дерева битре, И Василий внезапно понял, что
застолье и общение с земляком настолько разнежили купца, что он ощутил себя
внезапно низвергнутым с небес на землю. Странно, что такое действие произвело упоминание
о единственной и любимой дочери, однако если то, что нынче узнали о ней
Реджинальд и Василий, правда, то неудивительно, что у отца при одном имени ее
глаза на лоб лезут!
И это еще очень скромно было сказано…
— Где Варька? — хрипло повторил Бушуев, приподнимаясь из-за
стола и вперяя в сестру такой испепеляющий взор, что несчастная женщина
затряслась как в лихорадке. — Где, любопытствуете, эта вертихвостка? Вы вон ее
спросите, потатчицу! Избаловала девку вконец, начисто она от рук отбилась! Да ее
мать-покойница, ангел, небось в гробу переворачивается, глядючи на сию анчутку!
Сладу с ней никакого нет! Вот увидишь ты у меня: как воротится — запорю,
запорю, и весь сказ!
А до дому доберемся — в монастырь отдам! Под клобук упрячу,
своевольницу! — И рука Бушуева при этом сделала такой размашистый жест, словно
сжимала плеть, а перед нею была простерта такая-сякая дочь Варька… или, на
худой конец, тюк с кашемиром.
Так вот за что досталось кашемиру, осенило вдруг Василия!
Очевидно, Петр Лукич был таково расстроен каким-то проступком дочери (может
быть, истязанием безвинной рабыни), что, за отсутствием Варвары, выместил злобу
на том, что под руку попалось.