Вошедшая Марина, впрочем, не обратила на ее вид никакого
внимания. Бледная и перепуганная, она с порога выкрикнула:
– Ты слышала?!
Но тотчас вспомнила о спящих дочках и зажала себе рот, после
чего вместе с Аленой принялась напряженно вслушиваться. Но в доме царила полная
тишина, девчонки спали на «отлично».
– Что я должна была слышать? – спросила Алёна, как ни в чем
не бывало вставая с «горшка» и спуская воду. И только сейчас она заметила, что
забыла о некоторых деталях маскировки: сидела на стульчаке так же, как сидела
на пуфике, – в пижамных штанишках! Ее даже в жар бросило. Вот так и засыпаются
разведчики…
Однако Марина ничего не видела – похоже, она была потрясена
не на шутку.
– Кто-то ходил по нашей террасе!
– Кто? – недоверчиво уставилась на нее Алёна.
– Не знаю. Я никого не видела. Но слышала шаги. И подумала:
наверное, кто-то из соседей пришел. Мало ли, может, что-то срочное. Правда,
удивилась, что не позвонили сначала, прежде чем войти. Здесь так не принято,
тем более среди ночи. Я ждала, вот-вот постучат в дверь, но тот человек просто
ходил по террасе. Тогда я включила там фонарь… ну, ты знаешь, он из комнаты
включается… и посмотрела в щелку между ставнями. Открыть дверь было страшно.
– Еще бы… – пробормотала Алёна. – Надо быть дурой, чтобы
открыть! Я бы даже и в щелку не решилась посмотреть.
– Ну, а я посмотрела.
– И что? Кто там был?
– Никого не было. Человек уже ушел с террасы. Я слышала, как
скрипит гравий на асфальте под чьими-то удаляющимися шагами.
Алёна вдруг отчетливо представила себе вечерний, вернее,
ночной Мулян. Такая благостная тишина, и тепло (здесь вечерами еще по-летнему
тепло, не то что по утрам). Изо всех садов доносятся, соперничая друг с другом,
ароматы табачков и роз, и ночная красавица раскрылась и тонко-тонко пахнет, и
георгины пахнут землей, и космея, обожаемая Алёной за то, что напоминает ей
детство, вдруг будто усмехнется неслышно, наполнив воздух своим горьковатым,
влажным дыханием, и облака запоздало цветущего плюща словно бы реют над всем
дивным, благоуханным букетом. Небо черное, звезды теплые, не русские, другие,
как бы менее колючие, не льдистые, а будто слезящиеся… Кто-то из французов
когда-то сказал, что звезды – это слезы Богородицы. А может, и не француз
сказал, и не когда-то, а прямо сейчас так придумала писательница Алёна
Дмитриева.
– Короче, он походил, походил по нашей террасе, позаглядывал
в щелки, а когда я свет включила, быстренько смылся! – вернул ее к реальности
голос Марины.
– Ну, теперь уже успокойся. Он ведь ушел? – сказала Алёна,
поглаживая подругу по плечу. – Ты начиталась своей адвокатской литературы, вот
твои мысли и приняли криминальное направление. Может, у тебя вообще глюки.
Знаешь, я когда в свои детективы погружаюсь, мне в самых невинных вещах видятся
убийства, причем самые что ни на есть тайные и изощренные…
– Глюки? – возмутилась Марина. – А то, что он сейчас ходит
по нашему двору около кухонной двери, тоже глюки?
У кухни мулянского дома была дверь, которая вела во внутренний
дворик. От улицы этот дворик отгораживал прочный каменный – понятное дело! –
забор, но дворик смыкался со старым запущенным садом, где в огромном количестве
росли мелкая, желтая, невыносимо сладкая слива, называвшаяся мирабель, чахлые
ореховые деревца, боярышник, какие-то кустарники, трава поднималась выше пояса…
и все было, само собой, заплетено плющом. А сад, в свою очередь, примыкал одной
стороной к старой церкви, другой же – к необитаемому дому, с которым у Алёны
было связано не то жуткое, не то романтическое воспоминание
[25]. От церкви и
старого дома сад отделял только низкий, тоже оплетенный плющом и им же
полуразрушенный заборчик, так что любой и каждый сумел бы при желании тот
заборчик легко одолеть, и если он не боялся невзначай наступить на ужа, который
вполне мог затаиться в щелях каменной кладки или в траве, то пересек бы старый
сад, перелез через еще один забор – и оказался рядом с кухонной дверью.
Практически в доме!
– Я услышала, как он шляется около двери, но у меня сил не
хватило войти в кухню и включить наружное освещение. Наоборот, я быстренько
погасила свет внизу и помчалась сюда. Ты понимаешь, он сейчас внизу, смотрит на
наше окно…
Алёна одним прыжком оказалась около выключателя и погасила
свет в ванной, другим – около окна и закрыла его на задвижку.
Окно выходило на черепичную крышу флигеля, в котором
помещалась кухня. Трудно представить себе, что кто-то смог взобраться на высоту
второго этажа и сейчас ползти по крыше, подбираясь к ним… Это должен быть
какой-то spiderman (или спидермон, как изысканно произносят английское слово
французы), человек-паук, словом, а таковых в Муляне и окрестностях вроде бы не
водилось…
И если даже он, спидермон тот несчастный, по-прежнему бродит
внизу, ему ни за что не открыть кухонную дверь, запертую на два ключа и
заложенную засовом: правила техники безопасности одинокой деревенской жизни
были накрепко «вколочены» Морисом в голову своей послушной и вполне
выдрессированной в смысле дисциплины русской жены. Если же ночной «гость»
начнет ломиться, вполне можно успеть позвонить всем соседям и даже в
полицейский участок в Тоннере. Лучше, правда, пожарным, они всегда успевают
приехать быстрей прочих. Во Франции даже при экстремальных родах вызывают не
«Скорую помощь», а les sapeurs-pompiers, пожарных, потому что они по любому
вызову мчатся воистину как на пожар, философы же медики долго запрягают и
медленно едут, а уж полицейские из Тоннера вообще невесть сколько будут
тащиться несчастные семнадцать кэмэ. Хотя можно никуда не звонить, а просто
высунуться обеим в окна, выходящие на улицу, и крик поднять… Нет, лучше не
поднимать, а то девчонки проснутся и сами поднимут такой крик, что их до утра
не уймешь.
Так Алёна с Мариной сидели в темном туалете и тряслись, и
мало-помалу от темноты и напряжения подруг начало клонить в сон, а за окном
царила полная, непроницаемая, ночная тишина. И вдруг словно из пистолета
выстрелили трижды: пробили часы на старой башне.
– Три часа ночи! – ужаснулась Алёна. – Жуть! Хватит тут
сидеть, пошли спать. Нет там никого, давай думать, что тебе померещилось.
– Давай, – охотно согласилась Марина, которая уже успела
обучиться у своей старшей подруги ее непревзойденному умению прятать голову в
песок или под крыло, смотря по обстоятельствам. – Давно пора спать. Но все-таки
ты завтра утром не уходи бегать, а? Пожалуйста! – жалобно добавила она.