Последнее лето - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 136

– Послушай-ка, Лидия, – брезгливо оттопыривая губу, сказал Русанов. – Ты меня в чем-то упрекаешь, кажется? Я – обманутый, брошенный муж. Это было мое право – не давать развода. Это было мое право – оградить детей от общения с распутной матерью…

– Да ладно тебе! – отмахнулась Лидия с таким пренебрежительным выражением, что Русанов даже покачнулся. – Перестань корчить из себя страдальца! Хотя да, ты страдаешь, и я верю, что страдаешь искренне… Но ты сам виноват, сам загнал себя в эту ловчую яму. Ты ведь тоже распутный, не одна Эвелина! Ты теперь сам живешь во грехе! Ты ведешь жизнь развратника, ты, женатый человек, спишь с какой-то там актрисой, наверняка шляешься по борделям… Только не надо в этом кого-то упрекать, кроме себя! Дал бы Эвелине развод – и мог бы жениться на ком угодно. Все, ты был бы свободен жить, как хочешь. А теперь… – Лидия покачала головой с искренним отчаянием. – Господи, Костя, мне просто жаль тебя, честное слово! В угоду собственному уязвленному самолюбию, собственной ревности ты обрек свою жену на клятвопреступление перед престолом Господним, себя – на одиночество и ложь, а детей – на сиротский удел. Боже мой, да их-то за что ты лишил матери? Почему нельзя было поступить благородно, цивилизованно? Почему надо было лгать, что мать их умерла? Неужели ты думаешь, что они меньше любили бы тебя, если бы могли видеться с ней? Почему ты думаешь, что они покинули бы тебя?

Русанов молчал, бессмысленно водя пальцем по зеленому сукну письменного стола.

Все эти мысли, доводы он гнал от себя постоянно и, права Лидия, врал так часто, что даже себе начал врать и сам своей лжи верил. Но легко ей говорить… Если бы он дал Эвелине развод, она, с ее цепкостью, с ее хваткостью, забрала бы детей. Ну, кого-то одного – конечно, Шурку. А Шурку Русанов любил куда больше, чем Сашеньку. Он никогда этого не показывал. Он и сам не знал, почему так вышло. А учитывая новость, принесенную сегодня Лидией, это вообще патология какая-то: любить чужого ребенка больше своего родного, а вот поди ж ты…

Ради Шурки – ну, и ради Сашеньки, конечно, все равно она дочь его, он ни за что не согласен расстаться с ней! – ради них обоих он обрек себя, опять права Лидия, на жизнь без любви. Клара, бедная Клара… Сколько лет их «тайных» встреч, о которых известно всем, сколько лет мучений! Может быть, если бы он был свободен, он бы мог взглянуть на нее как на жену, а не как на любовницу… Или встретил бы другую женщину… В конце концов, у него могли родиться еще дети, кроме Сашеньки и Шурки…

А тогда, много лет назад, в Милане, когда они всё обговорили втроем, это условие казалось ему таким справедливым. Русанов так гордился собой! Гордился своей местью изменнице, распутнице Эвелине, местью, которая будет длиться целую жизнь.

Да, Лидия права: он сам загнал себя в ловчую яму. И отомстил… сам себе.

– Ну, довольно! – Русанов хлопнул по зеленому сукну. – Довольно. Я больше не хочу думать о старых делах и надрывать душу. Говори быстро, зачем ты приехала, зачем притащила в кабинет и завела этот разговор. Чего ты от меня хочешь? Говори и уезжай.

– Хорошо, я уеду, – мирно сказала Лидия, не трогаясь, впрочем, с места. – Я уеду, как только ты дашь согласие на брак твоей дочери с Дмитрием Аксаковым.

Вот так поворот! Русанов-то думал, что сильнее его поразить уже невозможно. Однако Лидии удалось-таки!

– Ради бога… Ты с ума сошла, если думаешь, что я это сделаю, – сказал он, слабо улыбаясь.

– Сделаешь, Костя, сделаешь! – властно кивнула Лидия. – Иначе…

– Ну, что иначе? – угрюмо спросил Русанов.

– Иначе я открою твоим детям всю правду, вот что, – сказала Лидия спокойно, негромко, однако Русанов сразу поверил – именно так она и сделает. – Я скажу, что их любимый высоконравственный папенька лгал им всю жизнь, а эта хлопотливая добродетельная клуша тетя Оля ложь его поддерживала. Я скажу, что их мать жива. Что ты нарочно выдавал ее за мертвую. А еще я скажу Шурке, что ты вообще чужой ему человек. Что у него есть другой отец и он может поехать к нему, если пожелает. Думаю, Сашенька тоже захочет съездить к Эвелине. Как ты думаешь, смогут они простить тебя за то, что ты лишил их матери и лгал им всю жизнь? Я – сомневаюсь… И вот тогда ты потеряешь все. Понимаешь, Костя? Все, что любишь, потеряешь.

Русанов покачнулся и прижался ладонями к стеклу книжного шкафа. Ладони сразу заскользили вниз – они были мокры от пота.

– Не умирай, – презрительно сказала Лидия. – Слышишь, Костя? Я ведь еще ничего никому не сказала. Зато у тебя есть шанс сказать несколько слов благословения твоей единственной дочери. Помоги-ка мне выбраться из твоей дурацкой качалки. И – пошли, пошли, в самом-то деле! Заболтались мы тут!

– Наконец-то, – сказал Аксаков, когда они вышли из кабинета, – наговорились! А я уж было решил, что мне придется здесь ночевать.

– Вы разве против? – игриво блеснула глазами Лидия. – А впрочем, это неприлично – жениху ночевать в доме, где живет его невеста.

– Какая невеста? – глупо вытаращился Дмитрий, выронил монокль, едва успел поймать его и стиснул в кулаке.

– Да вот эта! – Лидия схватила Сашу за руку и подтащила к нему. – Разве вы не к ней сватались?

– Но… но я… – промямлил молодой человек в полном изумлении.

– Что – вы? – раздраженно спросила Лидия. – Вы хотите на ней жениться или нет?

– Хочу! – браво отрапортовал Дмитрий.

– Нет! – истошно закричала Саша и метнулась было прочь, но Дмитрий оказался проворнее и, сунув монокль в карман, чтобы не мешался, сгреб ее в объятия, припал к губам.

– Нет… нет… – пыталась вырваться она.

– Молчите, идиотка! – шепнул он в ее дрожащие губы. – Молчите! Вы что, хотите, чтобы я рассказал, как переспал с вами там, у Морта?

– Вы не… мы не… – чуть не зарыдала она. – Вы не пере…

– А у меня свидетели есть, – нагло ответил Дмитрий, сжимая ее так, что затрещали ребра. – Агент Охтин и городовой, бляха номер двадцать восемь [49] . Да-да, у меня острое зрение и хорошая память. И вообще, я не понимаю, чем вы недовольны. Вы же пришли к Морту, чтобы приворожить жениха? Ну так вы его приворожили!

И он наконец-то смог поцеловать Сашу, потому что сил противиться у нее уже не осталось.