Око Судии - читать онлайн книгу. Автор: Р. Скотт Бэккер cтр.№ 100

Он собирался рассказать это Мимаре, когда перед ними внезапно возник лорд Косотер, источая неприятный запах в своих помятых айнонских доспехах и ношеной одежде. Стальные волосы терлись о заплетенную косицами бороду. Под кольчугой на груди невидимой угрозой беззвучно гудели его Хоры.

— Это последний раз, — сказал он, ровным, как замерзшая вода, голосом. — Больше никаких… — он провел языком по зубам, — фокусов.

Трудно было сохранять невозмутимость под убийственным взглядом этого человека, но Ахкеймион сумел не опустить глаза, и самообладания ему хватило, чтобы задуматься над этой вспышкой гнева. Что это — простая зависть? Или же прославленный Капитан боялся, что преклонение перед другим авторитетом подорвет его собственный?

— А что? — сердито бросила Мимара. — Надо было по-прежнему спотыкаться в темноте обо все камни?

Капитан покосился на нее. Ахкеймион заметил в его глазах бурю, скрывавшуюся за внешней холодной невозмутимостью. При всей отчаянной гордости, под этим взглядом Мимара побледнела.

— Как скажете… — быстро сказал Ахкеймион, как человек, пытающийся отвлечь на себя внимание волчьей стаи. — Капитан. Как скажете.

Лорд Косотер еще несколько секунд смотрел на Мимару. Когда он снова перевел глаза на Ахкеймиона, его взгляд, казалось, забрал с собой часть ее. Капитан кивнул, не столько принимая уступку Ахкеймиона, сколько одобряя страх, который стучал в сердце волшебника.

«Твои грехи, ее проклятие», — прошептали мертвенные глаза.

Они сидели у костра, сложенного из костей. В отсутствие малейшего ветерка, огонь выбрасывал дым ровно вверх. Черная колонна вливалась в черноту и растворялась в ней. Запах шел странный, как будто горело что-то влажное и уже один раз горевшее.

Шкуродеры столпились у края завала, где потоки камней образовали огромную чашу и принесли несколько крупных валунов, на которых человек мог свободно усесться. Лорд Косотер сидел между двумя своими сержантами, Сарлом и Киампасом, и все внимание его занимал сверкающий айнонский меч. Капитан водил и водил точилом по всей его длине, поднимал, изучая, как играет на кромке отраженное пламя. Все в его облике подчеркивало безразличие, полное и абсолютное, словно его заставили присмотреть за ненавистными чужими детьми. Ахкеймион занял место почти напротив, а рядом устроилась Мимара. Галиан, Оксвора и остальные Укушенные образовали первый ряд, с которого чувствовался едкий жар костра. Прочие вразнобой расселись в полутьме. Клирик угнездился на высоком монолите, отдельно от всех. Тень от камня, на котором он восседал, доходила ему до груди, и свет от костра освещал только его правую руку и голову. Каждый раз, когда Ахкеймион отворачивался, ему казалось, что Клирик теряет материальность, превращаясь в причудливую бесформенную сущность… Лицо без головы и рука без ладони, живущие собственной жизнью.

Долгое время разговор не клеился. Словами перебрасывались только соседи. Многие просто молча вгрызались в пайку солонины и таращились в костер. Если кто-то смеялся, то очень тихо, осторожно и приватно, как в храме во время службы или у погребальных костров. Никто не осмелился заговорить об опасности положения, по крайней мере, Ахкеймион не слышал. Страх испугаться — лучший цензор.

Наконец разговоры иссякли и установилось выжидательное молчание. Сквозь почерневшие глазницы рубиновым и оранжевым цветом светили угольки. Сросшиеся зубы нелюдей блестели, словно влажные драгоценности.

Вдруг без предупреждения сверху к ним обратился Клирик:

— Я помню, — начал он. — Да…

Ахкеймион с крайним облегчением поднял взгляд на нечеловека, решив, что тот вспомнил другую дорогу через Кил-Ауджас. Но что-то в глазах остальных подсказывало волшебнику, что он ошибся. Он оглядел тех, кто сидел ближе к огню, и заметил, что Сарл по-нехорошему пристально смотрит не на нелюдя, а на него. «Видишь? — кричало его выражение лица. — Теперь ты нас поймешь!»

— Вы спрашиваете себя, — продолжил Клирик, поникнув плечами и устремив к огню огромные зрачки. — Вы спрашиваете: «Что я такое делаю? Зачем я пошел с незнакомыми, беспощадными людьми в эти дебри?» Вы не спрашиваете себя, что стоит за всем этим. Но вы ощущаете этот вопрос — ощущаете! У вас перехватывает дыхание, липкой становится кожа. У вас жжет в глазах от того, что вы постоянно всматриваетесь в черноту, до крайности напрягая слабое зрение…

У него был глухой голос, смягченный нечеловеческими интонациями. Он говорил тоном человека, уставшего от собственной мудрости.

— Это страх. Со страхом вы задаете себе этот вопрос. Поскольку вы — люди, и ваша раса, задумываясь о важном, вечно испытывает чувство страха.

Он опустил лицо в тень, продолжая говорить своим рукам с тысячелетними мозолями.

— Я помню… Я помню, как однажды спросил одного мудрого человека… правда, не скажу, было ли это в прошлом году или, может быть, тысячу лет назад. Я спросил его: «Почему люди боятся темноты?» Он счел вопрос умным, хотя я не видел в нем никакой мудрости. «Потому что темнота, — сказал он, — это незнание, ставшее зримым». «Разве люди страшатся незнания?» — спросил я. «Нет, — ответил он, — они ценят его превыше всего — всего! — но лишь до тех пор, пока оно остается незримым».

Эти слова должны были прозвучать обидно, но голос нечеловека был ободряющим, словно он проповедовал несчастным и потерянным. Сейчас он соответствовал своему походному прозвищу. Он поступал как священник для израненных душ людей.

Как Клирик.

— Мы, нелюди, — продолжал он рассказывать своим рукам, — мы полагаем темноту священной, по крайней мере, так было до того, как время и предательство вытравили из наших сердец все древние ценности…

— Темноту? — переспросил Галиан теплым человеческим — и оттого очень хрупким — голосом. — Священной?

Нечеловек поднял к свету гладкое белое лицо и улыбнулся недоверчивому взгляду нансурского охотника.

— Конечно. Подумай, мой смертный друг. Темнота — это воплощенное забвение. А забвение окружает нас постоянно. Это океан, а мы — лишь блестящие пузырьки в этом океане. Оно плещется повсюду вокруг нас. Ты видишь его каждый раз, как устремляешь взгляд к горизонту — хотя сам не знаешь об этом. На свету нас делают слепыми наши глаза. Но в темноте — именно в темноте! — горизонт раскрывается… подобно устам… и там зияет забвение.

Слова нечеловека звучали путано и странно, но Ахкеймион, второй, более древней своей душой, распознал в этом кунуройское представление — как они называли его, «ной’ра»: «блаженство в боли».

— Вы должны понять, — сказал Клирик. — Для меня и моих соплеменников святость начинается там, где заканчивается осознанное понимание. Незнание очерчивает наши пределы, проводит черту между нами и потусторонним. Для нас истинный Бог — это Бог неведомый, Бог, выходящий за грань наших натужных слов, наших приукрашающих реальность мыслей…

Слова растворялись в шипящем бормотании костра. Мало кто из охотников осмеливался взглянуть нечеловеку в глаза. То время, пока он говорил, все старались смотреть, как закипает зловещим дымом пламя.