— Конечно, нашли, мэм. Я… сторожу.
Она услышал стон. Слабый, жалобный. Потом мужской голос, говоривший быстро, с напором. Голоса доносились из спальни, соседствующей с ее собственной в хозяйских апартаментах.
— Что происходит? — требовательно спросила она, поворачиваясь к двери.
Она уже бралась за ручку двери, когда Мадж поймал ее руку.
— Пожалуйста, мэм. Не надо. Он только что уснул.
Она смотрела на Маджа так, как если бы он был сумасшедшим. Сердце у нее оглушительно стучало.
— Кто? Гарри? Это Гарри в хозяйской спальне? — Она возмутилась. — Я не хочу, чтобы он спал в соседней спальне.
Гарри продолжал говорить, отрывисто, сердито, как если бы отдавал команды.
Мадж встал на ее пути.
— Если вы разбудите его, он уже не сможет заснуть.
Кейт перестала тянуть его к двери.
— Он спит?
— Наверное, в первый раз за последнюю неделю.
— Но с кем он говорит?
— Со своими людьми. Я думаю, ему снится редут под Сьюдад-Родриго.
Эти слова ледяными шипами вонзились в грудь Кейт. Кошмары. Гарри снились кошмары. Он принес свои призраки в ее дом. Ее снова пробрала внутренняя дрожь.
— А если разбудить его? — спросила она.
— Будет только хуже.
— Тогда что вы здесь делаете?
Мадж опустил голову, заложил руки за спину.
— Просто смотрю, чтобы ничего… не случилось.
Кейт поняла, что он и раньше охранял Гарри. Ей стало интересно, знал ли Гарри об этом.
— Я ценю это, Мадж, — сказала она, похлопав его по руке. — Но мне нужно поговорить с ним. Я должна сообщить ему нечто важное.
Или засвидетельствовать, что она теряет рассудок.
Мадж посмотрел на дверь, за которой Гарри кричал кому-то, чтобы те не отставали, не отставали, черт возьми. В его голосе были такие отчаяние и усталость, словно он уже знал, что обращается к мертвым.
— Я вот что подумала, — сказала она, стискивая руки. — Вы не могли бы передать записку лорду Дрейку? Он не хуже разберется с этим.
Мадж явно почувствовал облегчение.
— Я могу передать.
Кейт знала — нужно дождаться утра, когда реальность приобретет четкие формы. Но ее терзало предчувствие, что нельзя терять времени. Поэтому она вернулась в свою маленькую гостиную и быстро написала записку Дрейку.
— Спасибо, Мадж, — сказала она, выходя, чтобы передать ему листок бумаги.
Он все еще смотрел на дверь.
— Я не люблю оставлять его одного.
Кейт помахала ему рукой.
— Я останусь.
Мадж нахмурился.
— Мне надо позвать сюда кого-нибудь.
— Кого-то, кто прошел вместе с ним через его кошмары?
Судя по лицу Маджа, он не собирался сдаваться.
— Поскольку скорее всего я несу ответственность по крайней мере за несколько его кошмаров, — продолжила Кейт, трогая его за рукав, — останусь я. Идите, пока он не проснулся и не нашел меня здесь.
Мадж неохотно положил бумагу в карман и ушел. Кейт села на один из стоявших в холле стульев. Она уже жалела о том, что поторопилась. В холле было сумрачно. Пусть горели все свечи в настенных светильниках, тени, казалось, двигались и вздрагивали в унисон с подъемами и спадами голоса Гарри. Ей не хотелось слушать его. Ей не хотелось думать, что в душе у него сидела боль, которая прорывалась в темноте. Ненавидеть сильного и уверенного в себе Гарри было куда легче.
До нее донесся еще один стон, показавшийся ей особенно жутким в мерцающем свете. В нем было такое отчаяние, что Кейт невольно встала и подошла к двери. Она постояла рядом, нерешительно потянулась к дверной ручке и, казалось, целую вечность боролась с желанием войти. Она знала, что входить нельзя. Разве Мадж не сказал ей об этом?
Побуждение было слишком велико. Ей нужно было соизмерить кошмары Гарри со своими собственными. И одновременно убедиться, что Гарри действительно страдает. Она открыла дверь и вошла.
Едва оказавшись внутри, Кейт поняла, что сделала ошибку. Господи, ноги ее приросли к полу. Он, голый, распластался на кровати, как если бы долго бежал и упал, изнуренный, похожий на статую из слоновой кости.
У Кейт перехватило дыхание. Она не двигалась. Мальчик, которого она любила, был тощим, как гончая. Сейчас она видела тело мужчины. У него были широкие, мощные плечи, твердая грудь, длинные, лишенные жира бедра атлета. И, рассекая грудь надвое, вниз тянулась завораживающая полоска волос, по которой она когда-то провела пальцами. Глаза ее неудержимо тянуло вниз. Прямо к дьявольскому пучку волос там, где соединялись ноги.
Увидев его пенис, Кейт не могла отвести от него взгляд. Даже бездействующий, он впечатлял своими размерами. Когда-нибудь она потрогает его, подразнит, чтобы он отозвался, просто чтобы увидеть, получится ли у нее. Она пыталась представить, что она при этом почувствует. На самом деле она уже чувствовала это когда-то. Это может принести ей огромное наслаждение, невероятную радость. Сейчас же это представлялось змеей, ударяющей без предупреждения. Откуда ей было знать, что нечто столь маленькое может причинять такую боль?
Ну, думала она, неизбежно сравнивая Гарри с бывшим мужем, не такое маленькое. Но способное причинить страдания любой женщине, которая будет так глупа, что подойдет слитком близко. Особенно, думала она, снова вздрагивая, если учесть силу, живущую в этом теле, его мощь.
Ей нужно уйти. Уйти и оставить Гарри его снам. Надо бы укрыть его. В комнате было прохладно, но Кейт видела блестящие капельки пота на его груди. Одеяла сбились ниже бедер, однако ей не хотелось беспокоить его.
Она наконец смогла отвернуться. Но краем глаза заметила что-то еще и остановилась. Да, сомнений не было.
Шрамы. Не один, целая дюжина, они были разбросаны по телу Гарри, как дороги, по которым ему пришлось пройти. Длинный бугристый шрам на правом плече, множество неровных бугорков и впадин, которые, как решила Кейт, могла оставить шрапнель. След на бедре оставила пуля, на предплечье были следы ожога. Господи, думала она, дрожа от ночного холода, как он остался жив? Она помогала ухаживать за ранеными после сражения при Ватерлоо и знала, чего ему стоили такие раны.
Как странно, думала она, подавленная свидетельством его страданий. Она никогда не задумывалась, какой жизнью жил Гарри последние десять лет. Кейт знала, что его больше нет в Мурхейвене; этого было достаточно. Какой бы ни была его жизнь, она была лучше, чем ее. Теперь она уже не была в этом уверена.
Словно напоминая ей, что не все его раны были физическими, Гарри снова заметался, его ладони раскрывались и сжимались, ноги тоже подергивались.
— Вперед, храбрецы! Ну же!