– Папа тоже дома? – дрогнувшим голосом спросила
Надя.
– Нет, папа поехал в больницу, куда Громова увезли.
Все-таки ведущий актер, занят во всех гастрольных спектаклях, и надо понимать,
какие перспективы, оправится ли он к гастрольному сезону или надо вводить
другого актера. В Москве можно репертуар скорректировать, а на гастроли-то надо
везти самое лучшее. Папа, конечно, в ужасе, так что тебе, считай, пока повезло,
ему не до тебя. Но мама!..
Люба вскинула руки, пытаясь жестом передать всю степень
негодования, в которое впала Тамара Леонидовна.
Ну и ладно. Раз так – значит, так тому и быть. Все равно
придется признаваться, так уж лучше сейчас.
Надя переобулась в домашние тапочки и решительно двинулась к
себе в комнату. Однако не успела она пройти и двух шагов, как из гостиной
донесся хорошо поставленный голос матери:
– Надежда, это ты пришла?
– Я, мам, – откликнулась девушка.
– Иди сюда.
Надя вошла в комнату, пытаясь выглядеть спокойной и
одновременно стараясь побыстрее определить настроение матери. Настроение,
похоже, было – хуже некуда, не зря же мама назвала ее Надеждой, а не Наденькой,
как обычно. Тамара Леонидовна, в свои пятьдесят выглядящая лет на тридцать
пять, без единого седого волоса в длинных густых темно-русых кудрях, сидела в
кресле, облаченная в лиловый атласный пеньюар с рюшами. Спина прямая, голова
гордо поднята, в изящной руке – дымящаяся сигарета, вставленная в тонкий
мундштук. Воплощенная неприступность и бескомпромиссность. В общем, поняла
Надя, ничего хорошего ее не ждет.
– Где ты была? Только не ври, что на комсомольском
собрании. Так где же? Откуда ты явилась в одиннадцать часов?
– Я была… с мальчиком… ну, то есть с молодым человеком.
– Неужели? И давно ты с ним знакома?
Правду Надя говорить и не собиралась, иначе сразу выяснится,
что она соврала не только сегодня, но делала это систематически на протяжении
нескольких месяцев.
– Со вчерашнего дня. Знаешь, мама, он такой славный.
Хочешь, я приглашу его к нам? Ты с ним познакомишься и сама увидишь, какой он
чудесный.
Лицо Тамары Леонидовны заметно смягчилось, теперь оно
выражало живейший интерес. Уже не так важно, почему дочь солгала, гораздо
важнее, что за мальчик у нее появился.
– Ну, насчет приглашения к нам – я бы спешить не
стала, – в голосе матери появились царственные интонации, – может
быть, он тебе скоро разонравится, так что и огород городить ни к чему. А кто
он? Ваш, консерваторский?
– Нет, он художник.
– Как интересно! – Тамара Леонидовна похлопала
ладонью по стоящему рядом дивану. – Иди-ка сюда, сядь, расскажи мне о нем
подробнее. Как его зовут?
– Сережа. Сергей Юрцевич.
– И сколько ему лет?
– Ну… он старше меня.
– Намного?
– На четырнадцать лет.
– На четырнадцать лет? То есть ему тридцать четыре
года? Господи, Надюшечка, да он для тебя старик!
Надюшечка. Значит, мама уже не сердится, наоборот, она
готова к доверительному разговору. Вот и отлично.
– Ой, мама, – Надя сморщила носик, потянулась к
матери, прижалась щекой к ее обтянутому прохладным атласом плечу, – ну а
вы с папой? Он тебя на двенадцать лет старше, и ничего.
– Сравнила! Впрочем, ладно… – Тамара Леонидовна
загасила сигарету и повернулась в кресле так, чтобы видеть дочь. – И что,
чем он занимается, этот твой Сережа?
– Я же сказала, он художник. Пишет картины.
– Он член Союза художников? У него своя мастерская?
– Нет… Он просто художник, учился в Мухинском училище в
Ленинграде.
– Интересно. Чем же он на жизнь зарабатывает? Если бы
его картины продавались, я бы слышала его имя. Как ты сказала? Юрцевич? Нет, не
слыхала. На что же он живет?
– Мам, я только вчера с ним познакомилась, откуда же
мне знать? Неудобно у человека с первой же встречи спрашивать про деньги,
правда? Кажется, он преподает в какой-то художественной школе.
Надя отлично знала, что это только часть правды, но в ее
ситуации правду и надо выдавать частями, маленькими такими порциями, иначе
можно на корню все дело загубить.
– Это неплохо, – задумчиво протянула
Филановская-старшая. – А что же он не женился так долго? Тридцать четыре –
это уже солидный возраст, в тридцать четыре года у меня, например, было уже двое
детей, Любочке было десять, а тебе – четыре годика.
Но Надя и к этому была готова. Только осторожно, частями…
– Во-первых, когда папа на тебе женился, ему тоже было
тридцать четыре, ты не забыла? И до тебя он ни на ком не был женат.
– Ты не сравнивай, – строго ответила мать, –
ты вспомни, какое тогда было время! Тридцатые годы – это не то, что сейчас, в
то время и до сорока лет не жениться считалось нормальным. Люди не о семьях и
любви думали, а поднимали социалистическое хозяйство, преодолевали разруху, электростанции
и дороги строили. А что во-вторых?
Ну вот, теперь самое главное. Только бы не ошибиться, ничего
не испортить.
– А во-вторых, Сережа был женат.
– Был? То есть он в разводе?
– Да.
Ну какая разница, в конце концов? Он разведется через три-четыре
месяца, и то, что Надя сейчас сказала матери, станет чистой правдой. Совсем
необязательно признаваться во всем сегодня. А когда Сережа оформит развод и
пройдет еще какое-то время, никому уже не будет дела до того, когда именно это
произошло, осенью шестьдесят восьмого года или весной шестьдесят девятого.
– И дети у него есть?
– Д-да… кажется…
Не говорить же маме, что Сережина жена беременна и скоро
родит. Получится, что он не просто развелся, а бросил беременную женщину одну в
такой трудный период. Это уж совсем некрасиво, Надя это понимала, поэтому
должным образом относилась к тому, что Сергей собирается разводиться только
после того, как родится ребенок.
– Мальчик, девочка? – продолжала допрос Тамара
Леонидовна.
– Не знаю, мам, мы же только вчера познакомились.
Да, этот момент Надя не продумала. Действительно, кто может
знать, мальчик родится у Сережи или девочка? А отвечать надо уже сейчас. Ладно,
пусть она пока якобы этого не знает, но ведь, если познакомить Сережу с
родителями, они спросят у него, и что ему отвечать? Он-то не знать не может.
Хорошо, если угадает, а если нет?
– Значит, алименты, – задумчиво протянула
Филановская. – Ну и зачем тебе такое сокровище? Нищий живописец,
разведенный, с алиментами. Нет, и думать забудь о нем, и не надо его сюда
приводить, очень надеюсь, что в самое ближайшее время ты сама поймешь: он тебе
совершенно не подходит и не надо с ним встречаться.