— Совсем желторотый! — сказал Лео.
— Не понимаю, о чем ты.
Лео потряс головой.
— Ну и что мне с тобой делать?
Они встретились после работы, через улицу от здания городского совета. Лео был в темно-сером костюме с прямыми плечами, белой рубашке и широком, но строгом галстуке. Ник впервые видел его в официальном наряде и не мог сдержать улыбки. Его обожание Лео дошло уже до степени идолопоклонства, однако он знал, что улыбки и восхищенные взгляды Лео воспринимает болезненно: ему кажется, что над ним смеются.
— Ты такой красивый! — сказал он.
— Ага, ты тоже, — ответил Лео. — Ладно, пошли. И запомни: не упоминать имя Господа всуе. Не говори ни «боже мой», ни «о господи». — Эти слова Лео произнес тоненьким манерным голоском — так, как, по его мнению, произносят их ребята вроде Ника. — И главное, боже тебя упаси сказать «гребаный Иисус»!
— Ладно, постараюсь.
Ник всегда нравился матерям — он воплощал собой архетип «милого молодого человека». И сам он любил компанию пожилых, где не чувствовал для себя никакой угрозы. Он с удовольствием очаровывал чужих родителей, порой не замечая границы, за которой желание понравиться переходит в неискренность. Однако знаком был ему и неприятный холодок под ложечкой: как бы приятель не сказал что-нибудь лишнее! — и торопливое стремление перевести разговор на другое прежде, чем он достигнет опасной черты.
— Сестра про меня догадывается, — сказал Лео. — Кстати, она, наверное, тебе понравится.
— Розмари?
— Она хорошенькая.
Они шли по бетонной дорожке; догнав Лео, Ник прошептал ему на ухо:
— Спорим, не такая хорошенькая, как ты!
Миссис Чарльз с сыном и дочерью обитали на первом этаже маленького кирпичного домика. В углублении подъезда располагались рядом две двери: Лео взялся за правую. Долго возился с ключом: как видно, замок у Чарльзов был не из сговорчивых. Оглядываясь кругом, Ник заметил цветное стекло в окне и над дверным звонком — крест из вербных веточек. Надо же, Лео живет в этом доме, ходит по этой улице каждый день — подумал он с легким потрясением, все-таки и дом, и улица слишком отличались от всего, что он до сих пор знал; и тут же сокрушенно сказал себе, что Лео прав, он безнадежный «цыпленок». Дверь отворилась, и на Ника пахнуло острым запахом кухни: вместе с ним пришло столь же острое воспоминание о школьных благотворительных посещениях стариков и инвалидов. Каждый такой визит становился для школьников уроком жизни, а для Ника — еще и уроком тонкого эстетического снобизма.
Они оказались в крохотной кухоньке с застекленной раздвижной дверью и оранжевыми занавесками. Со стены, с церковного календаря, простирал руки парящий в облаках Иисус. Пирамиды тарелок и кастрюль, потрескавшийся линолеум. Почти половину кухни занимала огромная плита: на ней что-то шипело и булькало. И посреди всего этого — мать Лео, сухонькая женщина лет пятидесяти, с искусственно распрямленными волосами и благожелательной улыбкой.
— Добро пожаловать! — обратилась она к Нику с тем теплым вест-индским выговором, который Лео использовал лишь изредка, по собственному желанию.
— Спасибо, — ответил Ник. — Очень рад с вами познакомиться.
Он привык жить аллюзиями и метафорами, и в знакомстве с семьей любимого для него скрывался некий эротический подтекст — он наслаждался, выискивая черты родственного сходства и различия, обнаруживая общее в форме носа или в походке. Жизнь в Кенсингтон-Парк-Гарденс, среди Федденов, давала ему ощущение постоянного размытого присутствия Тоби: это чувство и мучило, и утешало. Но Тоби он лишь пару раз обнимал да однажды поцеловал в щеку, да еще два раза в туалете Вустерского колледжа украдкой видел его пенис. А здесь, в крошечной квартирке в Уиллсдене, он знакомится с матерью человека, от которого не раз слышал: «Ты чертовски здорово трахаешься!» И еще: «Боже, до чего же ты классно сосешь!» И даже: «Мать твою, никогда еще мне так не лизали задницу!» Да, это уже не пресные объятия, поцелуйчики и подглядывание в общественном туалете!
Появилась сестра, Розмари, — как понял Ник, ушла с работы пораньше, чтобы помочь матери принять гостя. Она работала в приемной у врача, и под плащом на ней были блузка и строгая юбка. С ней Ник поздоровался в прихожей, протиснувшись туда боком — большую часть места занимал серебристый мотоцикл. Розмари оказалась очень похожа на Лео — только более миниатюрная, тоненькая, женственная и, разумеется, без бороды. Нику показалось, что он ей не понравился. Потом брат и сестра ушли переодеться, а Ник остался в прихожей, зажатый мотоциклом в дальний угол.
— Ох уж этот мотоцикл! — поджав губы, сказала миссис Чарльз. — Говорила я ему, говорила…
Они вошли в общую комнату, где вокруг дубового обеденного стола теснились стулья в стиле Жакоб, с резными ножками, а дальше, у стены, блестел искусственной кожей раскладной диван. Полку фальшивого камина украшали религиозные сувениры. Вообще о религиозности миссис Чарльз трудно было забыть: кроме сувениров, о ней здесь напоминали картины на стенах и толстые стопки брошюр по краям стола и на подлокотниках дивана. Нику бросился в глаза заголовок: «Приветствуем Иисуса сегодня». Ник присел на краешек дивана и начал вежливо разглядывать картины: между изображением пляжа с пальмами и репродукцией «Тени смертной» Холмана Ханта обнаружил большую фотографию Лео и Розмари в детстве — и уставился на нее с почти педофилическим интересом.
— Я вам откровенно признаюсь, молодой человек, — церемонно начала миссис Чарльз, — уж такой сын у меня уродился, что совсем ничегошеньки мне не рассказывает, каждое слово из него клещами тянуть приходится. Но я так поняла, что живете вы в большом белом доме, у члена парламента?
— Верно, — ответил Ник с невольной усмешкой, которая, должно быть, ее озадачила. Наедине с ним Лео отзывался о Федденах и их доме с насмешливым пренебрежением; но здесь, как понял Ник, упомянул об этом, чтобы произвести впечатление на мать.
— И как вам там нравится? — поинтересовалась миссис Чарльз.
— Ну, думаю, мне очень повезло, — ответил Ник. — Дело в том, что я учился вместе с его сыном.
— А с ней вы знакомы?
Ник неуверенно улыбнулся.
— Вы имеете в виду миссис Федден?
— Да нет! С миссис Федден — я фамилию-то правильно выговариваю? — вы, уж конечно, знакомы. Нет, я о ней. — По благоговейным ноткам в ее голосе Ник начал понимать, о ком речь. — О самой леди. Миссис Тэтчер.
— A-а… Нет. Нет, пока как-то… — Он почувствовал, что должен дать какое-то объяснение. — Джеральд Федден очень хочет залучить ее к себе, несколько раз пытался, но все не получалось.
— Ну, я уверена, вы с ней непременно познакомитесь!
— Если познакомлюсь, обязательно вам расскажу.
Вошел Лео, и Ник благодарно обернулся к нему.
Лео переоделся в свитер и джинсы, и при виде этих знакомых джинсов Ник вдруг с необычайной ясностью представил, как Лео кончает прямо здесь, посреди комнаты, как содрогается его напряженный член и тяжелая струя падает и рассыпается жемчужными хлопьями на искусственной рыжей коже дивана. В последнее время Ник был просто одержим сексом: стоило ему закрыть глаза — и фаллос за фаллосом проплывал перед ним, словно узор на обоях, и порой посреди улицы, в столовой или в аудитории он на миг застывал, пораженный наплывом картин и образов эротического свойства.