Римма с Исааком жили в трехкомнатной квартире на Владимирской улице — в самом центре. Риммины родители на заслуженном отдыхе находились круглый год на теплой даче в Ирпене. Ни в чем не нуждались, в жизнь молодых советами и пожеланиями не вмешивались.
Только теперь рассмотрели, что к чему в квартире Риммы. В прошлый приезд, ясно, не до того было. Дом — полная чаша. И хрусталь, и ковры, и картины. Много книг.
— Это что! Основное на даче у папы с мамой. Посмотри, Йося, может, подберешь себе по интересу.
Иосиф все внимательно изучил. Попросил только толстенную книгу.
Римма издали махнула рукой:
— Бери-бери! Что хочешь, то и бери.
Иосиф завернул книгу в газету и спрятал в сумку, чтобы не забыть.
Дома, распаковывая киевские гостинцы, развернул и книгу.
Мирра заглянула через плечо:
— Опять на идише. Что там?
— Лейб Толстой. Велт унд криг.
Римма с Исааком наезжали раз в месяц. Римма жаловалась на нездоровье по женской части. После смерти ребенка ее постигли еще два выкидыша на самых ранних сроках. Она лечилась у лучших специалистов. Но те, кроме моральной бодрости, ничем помочь не могли.
— Я и сама как специалист понимаю, как много в этом деле зависит от настроя. Но ничего не могу с собой поделать. У меня даже может мания развиться на почве желания иметь ребеночка. Я борюсь с собой. Изя мне помогает. Честно скажу, Миррочка, я к вам сюда приезжаю как классический пример психической женщины: не могу без слез и отчаяния видеть детей, и тянет меня к ним, потрогать, погладить. Я этим еще больше растравляюсь и еще глубже ухожу в депрессию. Мне страшно, потому что я сама за собой наблюдаю как за пациенткой. И выводы делаю нерадостные.
— Но ведь есть же какое-то лекарство? Если есть заболевание — должно быть и лекарство, я так понимаю. Верно? — недоумевала Мирра.
— Ой, Миррочка, — всхлипывала Римма, — только время все лечит. Вот тебе и лекарство, вот тебе и медицина.
Да.
Исаак сильно продвинулся по служебной лестнице. Устроился на работу — через Римму — в сельскохозяйственное министерство.
Исаак — как повелось — давал родителям деньги, но теперь гораздо больше. Предлагал отцу бросить подработки, а матери — перейти на полставки и уделять время детям дома. Но менять привычки не хотел никто.
Римма работала в научно-исследовательском институте по части особенностей детской психики и дефектологии. Писала диссертацию, чтобы забыться.
Как-то все шло своим чередом: Эммочка в пятом классе, отличница по всем предметам, Златочка и Веничка во втором, за одной партой сидят, всем ученикам пример подают по поведению, Марику четвертый год.
Иосиф стал больше времени проводить в доме. Однако и в сарае сиживал порядочно.
Однажды в хорошую минуту Мирра сказала:
— Йося, ты бы хоть записки записывал — что видел, где был. Думаю, ты для людей стараешься, чтобы передать свои знания. А книги с вещами лучше подарить библиотеке или отдать в краеведческий музей в область.
— Мирра, оставь этот разговор. Я никуда ничего не отдам. И записывать мне нечего, никаких секретов не знаю. Что мое — то мое.
— Так сгниет это твое в сарае, в сырости, мыши поедят и спасибо не скажут! А мне тяжело на тебя смотреть. Эмма у меня спрашивает вчера: наш папа сектант? Ты понимаешь, слово какое! Она его сама выдумать не могла. Она газет, слава Богу, не читает. Ей учительница сказала, наверное. Не важно. Я когда чего-то не понимаю, места себе не нахожу. Уже сколько лет не нахожу! А ты не спросил ни разу: что с тобой, жена? Какие у тебя, жена, мысли? Что про нас люди говорят, женушка моя ненаглядная? Я понимаю, что ты ко мне стал другой, к детям еще так-сяк, а ко мне другой. Но что делать? Надо поднимать детей, дать им дорогу в жизнь. А я держусь на ниточке. И ты мне не поддержка. Вот. Я тебе сказала. Что хочешь, то и делай со мной.
Иосиф посмотрел на Мирру — и как будто в первый раз увидел. Открыл рот сказать мысль. Ничего не вышло, только бессловесный стон.
Ночью лежит Иосиф рядом с Миррой. Она к нему прислушивается, он к ней. Потом, будто кто толкнул, в едином порыве обнялись, и так обнялись, что никому не разнять:
— Миррочка, прости меня!
— Йосенька, прости меня!
— Миррочка, я тебя больше жизни люблю!
— И я тебя, родненький, и я тебя!
Аж задохнулись.
Иосиф качался в жизни, как на волнах: то прибой, то отбой. Наступил период прибоя. Снова пошла игра на скрипке, нежности, внимание к детям. Сарайные посиделки забросил. Всей семьей смотрели передачи по телевизору «Рекорд» — Римма с Исааком подарили ко дню рождения Мирры. И таким образом долго, с полгода.
Можно смеяться, конечно, но Мирра оказалась беременной. Поверила она сама в это не сразу, потому что все-таки возраст и могли быть другие причины женского организма. Но когда убедилась окончательно, оказалась перед фактом.
Рассказала мужу:
— Может, аборт сделать?
Иосиф аборт запретил. Родилась девочка. Назвали Евой.
И тут настал у Иосифа отбой. Вместо того чтобы помогать жене, он начал снова уединяться. Если что Мирра попросит — сделает. Но сам отцовской инициативы не проявлял.
Зато Римма проявляла что надо. Взяла отпуск за свой счет на три месяца и приехала в Козелец. Когда она появилась, Иосиф немножко оживился, но не слишком. Римма просто больше, чем Мирра, давала ему поручений и строго спрашивала, если он делал небыстро.
Но и тут Иосиф умудрялся временами отсиживаться.
Как Римма ходила вокруг ребенка! Как нянчила! Разве что грудью не кормила, а так не отличишь от родной матери. К тому же Евочка родилась рыженькой, глаза голубые. Больше похожа на Римму, чем на законных родителей.
Мирра заметила: когда Римма укладывает спать девочку, та сразу засыпает, без фокусов. А когда родная мать — долго кричит, пока угомонится.
К исходу пребывания Римма затеяла разговор с Миррой:
— Вы живете в таких плохих бытовых условиях, мне аж страшно за младенца. Она такая хрупкая, даже чахленькая. И туалет на улице, и печка с дровами, и горячей воды нет. Поздний ребенок всегда подвержен инфекциям и заболеваниям. Мало ли что, не дай Бог заболеет, а у вас тут в Козельце медицина на пещерном уровне. Я-то знаю!
— Ничего, ничего, Риммочка, не волнуйся, все будет хорошо, — Мирра прямо испугалась, с таким расстройством говорила Римма про будущие проблемы ребенка. — Что ж я, пятерых, считай, вырастила, а шестую на самотек пущу? Нет-нет, поезжай спокойно к Изе, все у нас будет отлично.
И тогда Римма приступила к главному:
— Отдай Евочку мне.
— Как «отдай»?
— На воспитание. Я уже потеряла надежду иметь собственного ребенка. Что же, мне из детдома брать совершенно постороннего? А Евочка нам с Изей родная, мы ее так будем любить, ты даже представить себе не можешь. И для ребенка лучше. И по условиям, и по всему на свете. — Причем говорит спокойно, рассудительно, значит, долго думала заранее. — Миррочка, я понимаю, что мое предложение странное для тебя, но оно нормальное, в нем никакой патологии нет. Конечно, можно было вокруг да около ходить, но я предпочитаю сказать начистоту.