Конечно, его дразнили в школе и во дворе по поводу его украинско-русско-еврейской речи. Но Миша умел превращать это в веселое развлечение и нарочно сильней коверкал слова. Таким образом он быстро превратился в любимца товарищей.
Алименты Мирослав присылал добросовестно. Я не поднимала вопрос перед Мариком об усыновлении Миши. Не видела смысла.
Но однажды он сказал:
— Что ты думаешь на тему, если я усыновлю Мишку? Ты Файман, Эллочка Файман, я Файман, а Мишка — Шуляк. Глупо. Не по-семейному. Давай закруглим вопрос. Согласна?
Я отшутилась, что два отца не бывает и ни к чему заводиться с бумажками. Но внутренне я рассудила так: Мирослав для Миши сделал только хорошее. Пусть отчество у него будет Мирославович. И пусть Миша в паспорте запишется украинцем. Потому что неизвестно как повернется жизнь.
А Марику я сказала:
— Лучше послушай мою мысль. Фамилия — пшик. Ерунда. Не хочется дергать Мишеньку.
— Тогда надо отказаться от алиментов со стороны Шуляка. Наверное, правильно сделать так. Миша теперь на полном основании живет с нами. Значит, я его должен обеспечивать наравне с Эллочкой. Мы — одна семья. Мирослав Антонович — другая. Согласна?
Я выразила горячее одобрение.
Мирослав, еще когда мы оформляли развод, просил, если что, писать ему на Киев-главпочтамт. Такой же адрес, только в Москве, я оставила ему.
Написала про алименты.
Получила ответное письмо:
«Здравствуй, Майя!
Прошло три года с нашего расставания. Из них я не видел Мишеньку два года. Все то проклятое время, что он живет в Москве. Очень скучаю по нему. Какой он стал? Пришли фотографию.
Про алименты готов сообщить следующее: чтобы ты знала, в скором будущем я понижаюсь в должности. Зарплата значительно урежется. Чтобы ты не удивлялась. Деньги я присылаю лично Мише. Если они сейчас в твоей новой жизни не нужны, заведи сберкнижку и копи ему на взросление. Я бы откладывал сам тут, в Киеве. Но я тебя знаю насквозь. Не уверен, что в нужное время смогу найти Мишу, чтобы отдать ему денежные средства.
Я долго думал, как поступить, чтобы было полезнее Мише. И вот что. Учти, корешки от квитанций об отправлении я все сохраняю. И буду присылать деньги и впредь. И спрошу за них с тебя. Не волнуйся и не сомневайся.
Передай привет Мише и своему мужу Марку».
За что? Почему? Неизвестно.
Я сказала Марку, что отказываюсь от алиментов, и написала Мирославу письмо с несколькими заявлениями:
«Дорогой Мирослав!
Я сделаю, как ты хочешь. Завожу книжку до Мишенькиного совершеннолетия. Отчет дам тебе в любую секунду.
С благодарностью за хорошие совместные годы. Майя. От Миши привет не передаю, так как сейчас экзамены в школе и нельзя его тревожить переживаниями о прошлом.
Высылаю фотографию, где мы всей семьей: я, Марик, Эллочка и Мишенька. Деньги высылай по адресу: Москва, Главпочтамт, до востребования, Файман Майя Абрамовна».
И на конверте в разных местах разборчиво написала: «Осторожно, фото!» Потом, когда заклеила конверт, подумала, что надо было на обороте снимка поставить дату и написать что-нибудь, как положено, на память. Но не расклеивать же.
Да. Он — так. А я — так.
Каждое лето Миша просился к бабушке в Остер. Мы с Марком и Эллочкой обязательно ездили на море хоть бы на месяц. Хотели, конечно, брать с собой и Мишу. Но он ни в какую. Только к бабушке. Ну ладно.
Что меня действительно удивляло, так это характер Мишеньки. Во Дворец пионеров и школьников он походил совсем недолго, с полгода. Бросил без объяснений. Мне звонили оттуда с просьбой повлиять на сына, ввиду его отличных способностей и потому что жалко зарывать талант в землю, он мог бы вскоре стать кандидатом в мастера и так далее, ездить по всему миру на соревнования.
Я совместно с Мариком устроила с Мишенькой беседу на эту тему. Он слушал, хорошо, вдумчиво.
В объяснение своего поступка Мишенька заявил:
— Мне не интересно.
И, как мы ни старались, Мишенька больше не пошел на занятия.
Мишенька был то спокойный, то дерганый за все веревочки в теле. И особенно были дерганые глаза. На меня он старался не смотреть.
Марик возится с часами с утра до ночи. Я с Эллочкой. Миша на кухне обложится учебниками — для вида, а сам читает посторонние книжки. Или играет между собой в шашки.
Марик зайдет на кухню вне очереди — чая попить — спросит:
— Ну, кто выигрывает?
Миша серьезно отвечает:
— Сегодня я с таким-то (называет фамилию одноклассника или еще кого) играю. Он и выигрывает. Ничего не могу поделать.
Марик ему:
— Почему так? Он ведь в твоей власти. Как ты сам за него сходишь, так и будет.
Миша снисходительно и даже обидно говорит:
— Я над ним власти не имею. Он — это он. У него своя манера и свой ум. Я его мозги исправлять не могу.
Марик опять:
— Как это, если ты от его имени играешь?
Миша:
— Ну, могу, но не хочу. Мне не интересно. А игра есть игра.
На полной серьезности.
Марик пьет чай. Смотрит на доску (у Мишеньки тогда уже появилась дорогая, деревянная, подарок Марика, а не картонка, как в детстве), ничего не понимает. Качает головой.
Миша делает ходы. Закончил партию, сгреб шашки в кучу, сверху положил руку, пальцы растопырил, как будто хочет все шашки собрать в кулак и кинуть, как гранату.
— Завтра я вас, Марик, наметил, чтобы с вами играть.
Было тогда Мишеньке тринадцать лет.
Марик мне рассказал и поинтересовался, что я про это думаю. Я объяснила, что у мальчика переходный возраст. И что он для собственного развлечения представляет, что играет с кем-то конкретным, а не сам с собой. А у каждого человека свой характер, вот каждый и держит линию по своему характеру. Мишенька как умный ребенок строго придерживается этой чужой линии характера. И двигает шашки в соответствии. Ничего сложного, если задуматься. Подобное поведение свидетельствует о незаурядном развитии мальчика.
Назавтра Марик посмотрел на доску и спросил:
— Со мной играешь?
— Да. Вы стараетесь. Но ничего не получается. Я вас обставил. Причем интересно, что вы сделали одну ошибку, какую всегда делаете. Посмотрите…
И начал объяснять Марику, как якобы Марик сразу неправильно пошел и привел себя к поражению.
У Миши глаза горят, уши красные. Тычет пальцем в доску:
— Ну посмотрите, посмотрите, сразу, на первом ходу. Когда вы думать начнете?