Про Иону - читать онлайн книгу. Автор: Маргарита Хемлин cтр.№ 23

Мама, естественно, обрадовалась моему приезду. Удивилась, что я останавливаюсь не у них с Гилей, но согласилась, что лучше мне побыть на полной свободе от всех окружающих. И пусть себе люди поговорят, если им интересно обсудить такой факт.

Фима и Блюма встретили меня хорошо. Фима узнал в лицо, но не мог вспомнить мое имя и обращался ко мне «женщина» или «девушка». Блюма проявляла всяческую услужливость, в которой я не нуждалась ни от кого.

Они с Фимой зарабатывали тем, что клеили картонные коробки. Надомная работа. Спокойная и безответственная, а деньги для питания кое-какие дает. Иногда по вечерам под настроение к ним присоединялись Гиля с мамой.

Как заверила меня мама, Фима не являлся гирей на ногах, а стал кем-то вроде ребеночка на троих: мама, Гиля и Блюма. Сохранялась также надежда, что Фима придет в себя. Но мнение местного врача не стоило, по-моему, серьезного внимания. Фимы больше не было. На его месте другой человек, который меня совершенно не интересовал. Я так и сказала маме. Она вздохнула понимающе, но без одобрения.

— Фима отдал тебе свою жизнь, Майечка. Если ты этого не понимаешь, то очень плохо.

— Не ставь оценки, мама.

Кроме этих слов, я ничего из себя не выжала. У меня внутри ничего не осталось.

Я убедилась, что у мамы все нормально, и переключила внимание на другое. Вокруг существовало много интересов.

И постепенно моя душа стала просить праздника, наполненного новыми чувствами.

На пляже я совершенно случайно познакомилась с мужчиной. Он первый обратил на меня внимание. В голове только успела промелькнуть мысль — какой интересный. Потом я уже не думала.

Да, произошла судьба.

Его звали Марк Михайлович Файман. Москвич. Мне нравилось в нем многое — про лицо не говорю. Лицо у него было удивительно красивое. Хоть и неправильное. Большой нос, глаза глубоко расположенные, широкий рот. Но вместе он представлял собой очаровательную картину.

По национальности еврей, он про себя говорил:

— Нация меня не интересует. Хватит.

Правильная постановка. Тем более что все его принимали за грузина или в крайнем случае за армянина.

Я иногда ловила в его речи акцент неизвестного происхождения. Я спрашивала — что такое. Он рассказал, что родился в Литве, которая потом стала Польшей, а сразу перед войной — Белоруссией, и что он знает три языка, не считая русского и идиша, поэтому проскакивает всякое. Из интереса я попросила поговорить со мной на указанных языках, но Марик не стал. Сказал серьезно, что ему неприятно вспоминать произношение.

Когда я ездила навещать Мишеньку, Марик ожидал меня где-нибудь неподалеку, и поэтому встречи с сыном не слишком затягивались. Хоть я подробно спрашивала обо всех происшествиях в лагере, о друзьях и поведении мальчика. Несколько раз беседовала с воспитателем отряда.

Миша взрослел на глазах. Сразу я не сказала ему, что отдыхаю в Остре. Чтобы не расхолаживать. Предупредила Мирослава по телефону, с почты, чтобы он пока не ездил к сыну, не тратил силы, а отдыхал. Мирослав, между прочим, не спорил.

Марик проводил свой отпуск в Остре у дальних родственников. Происходило неизбежное — нас видели вместе. Наши глаза и движения нас выдавали. В Остре, где все всех знают и следят за внутренними переменами, слухи быстро достигли маминых ушей.

Она сама явилась в дом, где я жила, и прямо при Марике спросила во всеуслышание:

— Майя, тебе не стыдно?

— Нет, мама. Я полюбила Марка, и мы поженимся. И если ты сможешь понять: двадцать дней — это очень и очень серьезно.

Так мама стала первым человеком, который узнал о нашем плане дальнейшей совместной жизни.

План был следующего порядка: я развожусь с Мирославом, беру Мишеньку, переезжаю к Марику. При этом меняю квартиру на Москву. Марик располагал двумя комнатами в коммунальной квартире. Если прибавить к ним мою площадь — получится вполне приличная двухкомнатная квартира без претензий к району.

Специальность у Марика была денежная — часовщик высшей квалификации. Он занимался по преимуществу старинными часами. Марик чувствовал механизм не мозгами, а кишками, как он говорил. Работал в мастерской формально, а фактически имел широких клиентов на дому по всей Москве и даже из других городов. К Марику часто обращались за консультациями из музеев.

Я, конечно, спросила, не имеет ли он отношения к часам на Спасской башне. В памяти сохранился замечательный радиоспектакль «Кремлевские куранты». Марик с сожалением ответил, что мечтал бы там покопаться, но пока не довелось.

Короче говоря, в случае необходимости Марик в ходе обмена мог внести доплату, так как располагал средствами.

Опять хлопоты. Но любовь оправдывает все, даже саму любовь как таковую. Тем более страсть.

Я срочно выехала в Киев. Марик отправился в Москву. Договорились держать друг друга начеку.

И тут передо мной во весь свой рост стал мой муж Мирослав.

После моего короткого заявления насчет того, что я встретила другого человека и выхожу за него замуж, он ответил на повышенном тоне:

— Если ты думаешь, что удивила меня, то ты ошибаешься. Ты меня на себе женила обманом по поводу беременности. Ладно. Я тебя тогда любил и простил. Ты навесила на меня своего сына. Хорошо, что я и его полюбил. А если б не полюбил? Ты подумала?

Я остолбенела всем сердцем. Все ложь и обман. С его стороны.

Он беспощадно продолжал:

— Я спасался у мамы, а тем временем ты строила далеко идущие планы. Ладно. Делай, как хочешь. Мне не интересно. Мне только интересно, как отреагирует Миша.

Ударил по самому дорогому и больному.

Да. Чужая душа — потемки и даже больше.

Ночевать Мирослав ушел к своей маме. И с того момента появлялся только забирать свои вещи. Говорил со мной сквозь зубы по необходимости.

Мы написали заявление на развод по обоюдному согласию. Алименты на Мишу Мирослав обязался платить по закону. Конечно, не директорские доходы. Но закон есть закон.

Однажды вечером Мирослав застал меня за разговором по телефону с Марком. Я быстро свернула беседу. Но Мирослав догадался, с кем я говорила.

— Майя, я узнаю твой голос, как ты со мной когда-то ворковала. Мне очень больно. Даю тебе подумать еще. Я же тебя люблю. Не порть жизнь сыну. Подумай.

Я твердо ответила — нет и нет.

За всеми новыми заботами мы забросили Мишеньку. Из пионерского лагеря звонили, интересовались по просьбе сына, что случилось, почему не приезжаем. Почему? Болеем, но в ближайшее время навестим Мишеньку.

Я поехала одна. Мирослава в известность не поставила.

Сразу же приступила к объяснению положения.