Вагрич торопливо оделся.
Сложил огарки в холщовую торбочку. Объяснил, что спешит в церковь святого Саркиса, там хочет поставить их, чтобы дать им догореть до конца в армянском песке из Эчмиадзина.
Клара обрадовалась, что Вагрич забирает свечи с собой.
— Завтра приду пораньше. Отдыхай.
Клара не ответила.
Ночью ее рвало желчью и слизью. Сил не осталось совсем. Клара провалилась в забытье.
Проснулась на рассвете от голода. Вспомнила, что в ванной пакет с продуктами. Но он оказался весь забрызган нечистотой, которая из нее вышла ночью, и, хоть она понимала, что внутри пакета чисто, есть расхотелось.
Лежала на кровати без мыслей, с твердым решением Вагрича не пускать.
В дверь постучали в семь часов утра. Клара сжалась под одеялом. Стук продолжался. Громче, громче. Клара услышала голос Вагрича:
— Клара! Клара! Открой!
Постучит и уйдет, успокаивала она себя. Но Вагрич не уходил, колотил в дверь.
Потом послышались удаляющиеся шаги.
Через несколько минут зазвонил телефон. Звонил и звонил. Звонок был как сирена. Клара укрылась с головой, но так оказалось еще хуже, потому что она не видела телефона и ей казалось, что звук идет из нее самой.
Опять стало тихо.
Она встала, побрела в ванную. Открыла холодный кран на полную мощность, но вода еле текла. Плеснула в лицо водой, снова прилегла.
За дверью спорили уже двое. Вагрича она, конечно, узнала. Второй говорил тише — успокаивал Вагрича.
Щелкнула карточка-отмычка — дверь распахнулась.
В проеме стояли Вагрич и служащий гостиницы. Служащий развел руками и, качая головой, стал выговаривать Вагричу. Подошел к кровати, пристально посмотрел Кларе в глаза и спросил:
— Гут?
— Гут, — ответила Клара и натужно улыбнулась. Служащий тронул за плечо Вагрича и вышел.
— Я сказал ему, что тебе плохо было еще вчера. Тебе нужна помощь. Кларочка, почему ты не открывала? Не слышала? Да?
— Ты оставишь меня в покое? — Клара с неожиданной силой толкнула склонившегося над ней Вагрича. — Что тебе от меня надо? Тебя здесь видели, ты мне ничего не сделаешь! Убирайся!
Вагрич сокрушенно пробормотал:
— Ты заболела. Это я, Вагрич. Ты меня не узнаешь?
— Да узнаю я! Ты псих. Уходи.
Вагрич присел на край постели.
— Куйрик-джан
[24]
, ты плакала? У тебя лицо мокрое, и волосы. Я так хорошо плакал ночь до утра. Что я тебе сделал? Ты мне теперь родная. Я не псих. Честное слово! Я сейчас уйду, если хочешь. Ты злишься на меня, что я не говорю тебе про любовь? Да? Поэтому?
Кларе вдруг стало смешно. Она засмеялась. Сначала тактично, вполголоса, а затем громко захохотала.
— Нет, Вагрич, ты псих. Я не плакала. Я от унитаза не отходила. После всего, что ты тут устроил, ты псих.
— Ты про похороны? Я двадцать лет мучился, жалел, что не сказал слова, не попрощался как следует. А теперь сделал как надо. Их в картонных коробках хоронили, отдельного слова не сказали — очередь ждала. В разные дни, не семейно. И ты ругаешься, что я псих. Ты вообще нормальная, а?
Клара перестала смеяться и задумалась.
— Мы два сапога пара. Как по-армянски «брат»?
— Ахпер.
— Ну вот что, ахпер, я завтра вечером улетаю. Давай напоследок не порти мне удовольствие. Покажи что-нибудь в своем Иерусалиме, а то мне и рассказать дома не о чем будет.
Вагрич подумал и предложил:
— Пойдем в Старый город.
— Была я там. Хватит. Одни камни. Толкучка, базар. Ни деревца.
— Ну, камни. Это же история, куйрик-джан. Вот ты на шее не ветки носишь, а камни. Камни — самое красивое, что может быть.
Вагрич протянул руку к Клариной шее. Клара машинально схватилась за горло и только тут поняла, что не сняла бусы и они ей мешали дышать.
Завозилась с застежкой, дернула. Леска лопнула. Янтари посыпались в разные стороны. Клара хватала их руками, но камни сыпались и сыпались.
— Ну вот. Я их сто раз перенизывала. И на ирис, и на капрон, и на леску. Нужно новую застежку. Посмотри под кроватью, туда точно закатились.
Вагрич рывком поднял кровать одной рукой. Клара скатилась на пол. Зажатые в кулаках бусины рассыпались по всему номеру.
— Извини, куйрик, не рассчитал, ты посмотри сама, я подержу.
Клара собрала бусины в подол рубашки и жестом показала — опускай кровать.
Осторожно легла на матрац с камнями в подоле.
— Дай мне сумочку.
Вагрич подал сумку, Клара пересыпала туда янтарь, застегнула молнию.
— Ладно. Дальше. Что еще?
— Можно поехать на Мертвое море.
— Нет-нет-нет. И что за местность такая? Все мертвое. Хватит.
Вагрич выдвинул еще предложение:
— Поедем в Сад Роз возле Кнессета. Там розы со всего мира. Сейчас, правда, не сезон. Но многие еще цветут. И деревьев там полно.
Клара согласилась:
— Подышим хоть.
Завтракать не стала, тем более Вагрич сказал, что не голодный.
Подышать удалось плохо. Только-только Вагрич разъяснил принцип орошения невиданного сада: к каждой травинке — своя жилка с водопроводом, — обрушился ливень.
Клара и Вагрич пытались переждать в беседке, но скоро надоело, и они двинулись обратно. Промокли до нитки. Вагрич бросился наперерез такси. Не ехали, а плыли по городу.
В гостинице встал вопрос о еде. Вагрич предложил сбегать в русский магазин на улицу Агриппас, но Клара не отпустила.
Аккуратно разорвала пакет в ванной, извлекла яйца, булки, сыр, масло и джем, вынесла в комнату на полотенце, как на подносе.
Поели с аппетитом, хоть и подчерствевшее.
Дождь лил и лил.
Клара ждала, что Вагрич проявит к ней интерес определенного рода, но он не проявлял.
Предложил посмотреть телевизор. Телевизор не работал.
Сидели молча. Вагрич собрался уходить, сославшись на дела, хотя Клара предлагала переждать стихию.
— Завтра увидимся, куйрик-джан, — твердо пообещал Вагрич.
Завтра ливень не прекратился. Вода хлестала не только сверху вниз, но и снизу вверх. Вагрич не пришел.
К вечеру воздуха не было, а была только вода. Клара опасалась, что водитель из турагентства не разглядит ее у гостиницы, если и доедет. Но обошлось.
В аэропорту на табло Кларин рейс отметили как задерживающийся. Два часа не начинали регистрацию.