Говорю:
— Пойду погуляю по кладбищу, посмотрю. Спасибо, что провели, — и протягиваю ему денежку, чтоб было не обидно, вроде за показ.
Взял.
— Ну погуляй, погуляй.
Походила, посмотрела. Красиво, зелень кругом, памятники старые, буквы и русские, и нерусские. Много разбитых.
Вернулась — Камский сидит, как сидел, оперся руками на палку и положил голову на руки.
— Илья Моисеевич, я пойду. Пойдете со мной?
— Не. Я всегда тут до вечера сижу.
— Как же обратно? Далеко.
— Я тут тридцать годов сижу, и ни разу такого не было, шоб попутки не встретилось до дому. Иди-иди. Завтра приходите и з Гришей до меня, з утра лучче. До работы.
Я спросила адрес, а он рукой махнул:
— Глупости спрашуешь.
Адрес вызнала у соседей. Недалеко. С самого утра пошла. Иду и думаю: «Чего иду? Что взять с сумасшедшего?»
А хата! Одно название. Камский сидит на пороге, как статуя с кладбища. Смотрит:
— Фейга явилася. Айзик де? Опять заседает?
— Заседает.
Решила не спорить.
— Я продукты принесла. Может, сготовить?
— Не метушися. До меня баба ходить, соседка, вона приготовит. Садися. Мине Айзик обещав зайти, як освободится. Ну, як дела?
— Хорошо.
— В газетах про кого пишуть?
— Про кого надо. Илья Моисеевич, вы Соломона помните? Дочка у него, Ева. Сын Арон.
Камский посмотрел на меня удивленно:
— Шо я, Соломона Вульфа не знаю? Сколько он нам крови попортил. Он есть лишенец. И Евка лишенка. И Арон лишенец. Первым на войну побежав, шоб загладить себя перед народом. А Соломон перед самой войной нарисовался, Арон его на порог не пустил, дак старый у меня ночевав пару раз.
— Как объявился? Он же как в Чернобыль ушел, так и пропал.
— Шо я, не знаю, хто где пропав? Соломон за год до войны пропав. Арон его прогнав.
Понесло. Конечно, сознание сумеречное, наслоения времени и тому подобное.
— А зачем Соломон явился? — Раз пошло такое дело, не молчать же.
— Дело тут у Соломона было. Важное. Секретное.
— Что, клад искал?
— Ну, клад не клад, а кое-шо. Схованка. Токо он рукой махнув и подался отсюдова к такой-то матери. Обрыдло ему. Ты Айзику передай, шо Соломон его хорошо помнит. И Тыщенке своему скажи, шоб он Евку в покое оставив, а то Соломон до его доберется. У его руки длинные. Ой, какие длинные. Тем более Арончика предупреди, что Соломон не посмотрит, что он его родной сын, за усе хорошее.
И замолчал.
Конечно, партизан, человек, уставший от нездоровья, прямо сказать, больной на голову по возрасту. Но насчет Соломона мне показалось интересно. Назавтра я с Соломоновыми газетами пошла к Камскому. Дурной-дурной, а может, разберет записи.
Камский крутил в руках газеты, читал по складам, что шрифтом напечатано про уборку урожая, по-украински. Я ему тулмачу, чтоб разбирал записи химическим карандашом, а он как не слышит.
— Шо я, не вижу, шо надо читать, а шо не надо? Я читаю, шо напечатано. Если ты слепая, дак я тебе шо.
Билась-билась. Без толку.
Уходила — Камский попросил:
— Оставь газеты почитать. Интересно, шо в мире делается.
Оставила. А назавтра пришла, вижу, по двору валяются бумажные ошметки, меленько порванные. Пустил Илья Моисеевич мои газеты в расход.
— Шо ты разстраюешься? Пишуть шо попало, гидко читать. Хай тебе Айзик своими словами передаст. Он языкастый.
Моя жизнь в Остре шла привольно. Базар — сплошное удовольствие, правда, дачников полно, цены подскочили. Один по одному соседи распространили слухи, что я признанная медицинская массажистка, и ко мне стали ходить на сеансы отдыхающие с детками. А мне средства не лишние.
Камского проведывала через день. Когда дома с утра, а когда на кладбище. Он меня окончательно признал за Фейгу. Я не перечила.
Сплю ночью, и снятся мне Соломоновы червонцы, драгоценности и прочее богатство. И до того я дошла, что больше ни о чем не могла думать. Только о богатствах и Любочке, как ей это пригодилось бы и что б она смогла приобрести в Америке.
Но дело такое, неуверенное. Старик сумасшедший. Мало ли что придумал. А у меня сердце рвется.
Прямо сериал.
Ходила ко мне клиентка — Нина Александровна, сама родом остерская, но проживала в Киеве, приехала проветриться и укрепиться на лето с маленьким внуком. Я с ней разговорилась.
Она и заметила между прочим:
— Я с детства слышала про Вульфов. Удивительные люди. Как на подбор. И Соломон, и жена его Тойбл, и дети — Ева и Арончик. Личные качества у каждого — легенды и мифы. Сейчас таких нету.
Отвечаю в том духе, что легенды приятно слушать со стороны, а когда существуешь рядом, в первую очередь в глаза лезет другое. Не слишком приятное в обиходе. Тут, в Остре, много болтают про Вульфов, приводят их для примера, а как на самом деле — никто знать не может.
Она удивилась:
— Вам, как родственнице, наверное, известна чистая правда. Но дыма без огня не бывает. Люди видят. Люди анализируют и делают выводы.
— И какие выводы? Никого уже нет. Люди анализируют! И где анализы?
Нина Александровна аж уперла руки в боки:
— Вы массаж делайте, делайте, а то вы плечико моему мальчику зажимаете. Осторожненько.
Замечание правильное. С профессиональной точки зрения отвлекаться нельзя. Я массаж закончила и пригласила пить чай.
А Нине Александровне только дай поговорить. Она рассказала, что в войну полицаи стали вроде ни с того ни с сего рыть на еврейском кладбище. Причем не рвали гранаты, а аккуратно копали лопатами. И руководил ими Тыщенко, батько того Тыщенко, который сейчас с фамилией отбыл в Канаду. И выкопали там большой ящик под надсмотром немцев. Имелось в виду, что нашли богатства Соломона Вульфа, про которые в Остре разве что дети не рассуждали.
Сбили крышку с ящика — а там еврейские книги и свитки, из синагоги, наверное. Соломон их закопал в могиле жены.
Про ящик, когда евреев вели расстреливать к Десне, немцам рассказал отец Ильи Камского — Моисей. То есть он рассказал, что Соломон что-то закопал перед тем, как идти в Чернобыль. Думал, что с книгами и золото. Конечно, сам бы Соломон не осилил такого, ему помогали отец и сын Камские. Так Моисей рассчитывал, что его за подобное известие оставят жить. Ну, евреев расстреляли, и жену Моисея, и жену Ильи с детьми. А Моисею дали головешку, чтоб он первый подпалил книги. Он подпалил, его и затолкнули в костер прикладом в спину.
Долго горело — и ящик Соломона, и библиотечные книжки — Ленин, Сталин с прочей литературой, и Моисей. И никакого золота.