Наступила долгая пауза. Потом отец спросил:
— А как же завод?
Джо пожал плечами, подыскивая слова. Если бы он сказал, что должен кем-то стать, перед тем как пойти по стопам отца, Эллиот-старший только фыркнул бы. А собственное нежелание полностью порвать с Робин, оставшись на родине, заставляло Джо презирать себя.
— Папа, я еще не готов к этому… Пока не готов.
Отец долго смотрел на него.
— Не хочу, чтобы хороший обед пошел псу под хвост, — наконец сказал он и пошел к двери.
На пороге Джон Эллиот обернулся:
— Я так понимаю, что ты снова уезжаешь, верно?
Джо не мог смотреть отцу в глаза, полные осуждения, недоумения и боли.
— Только на время, — мягко сказал Джо. — Я вернусь, папа. И буду тебе писать.
Он начал вставать с табурета, чтобы сказать «извини», но отец уже повернулся спиной, вышел из комнаты и двинулся по коридору. Какое-то время Джо стоял неподвижно, сжав кулаки и стиснув губы. Потом прошел к себе в комнату и начал собирать вещи.
Он нашел свои фотографии — черно-белые снимки пустошей, скал и ручьев, связал их ленточкой и аккуратно положил в письменный стол матери. Нашел ее записную книжку, пролистал и увидел имена давно забытых французских кузенов. Вгляделся в фотографии, стоявшие на камине: окрашенный сепией портрет матери под зонтиком; бодрого и усатого Джонни в кителе, увешанном медалями; улыбающегося ребенка в коляске — видимо, его самого. Сунув фотографию матери в карман пиджака, Джо в последний раз обвел взглядом ее комнату и понял, почему его воспоминания о ней были такими болезненно ясными. За все годы, что прошли с тех пор, как умерла мать, эта комната ничуть не изменилась. Она с нетерпением ждала, что дверь вот-вот откроется и Тереза Эллиот вернется сюда, чтобы играть на пианино, писать письма и вдыхать запах тепличных цветов, стоящих на угловом столике. Джо внезапно вздрогнул, когда понял, что отец соорудил ей алтарь. «Какая любовь, — подумал он. — Какая безответная, какая унизительная любовь…»
Джо взял рюкзак и надел пальто. Поговорив сначала с экономкой, а потом с управляющим заводом, он выяснил, что отец полчаса назад уехал в Бредфорд. Джо, испытывавший воодушевление, жалость и угрызения совести одновременно, покинул слободку. Остановился он лишь в двух милях от Хоуксдена, когда холмы закрыли высокий и тонкий силуэт заводской трубы, прислонился к каменному забору и начал искать сигареты. Пачка была наполовину пуста; между сигаретами и фольгой что-то лежало. Джо вынул и развернул три новеньких купюры по двадцать фунтов. Какое-то мгновение он смотрел на них, потом сунул во внутренний карман пиджака, закурил и пошел дальше.
* * *
По ночам Робин мучил такой кашель, что она не могла уснуть. Мисс Эммелина поила ее горячим чаем с лимоном и медом, но это не помогало. Старшая мисс Тернер заболела плевритом, и ее увезли в больницу. Два волнистых попугайчика умерли, у Пегги случился очередной приступ, а мисс Эммелине во время спиритического сеанса явился жених, убитый на мировой войне. В маленьких меблированных комнатах воцарились разброд и шатание.
С книгой ничего не получалось. Робин как-то пыталась свести концы с концами, но выходило все хуже и хуже. Она работала до полуночи, несмотря на головную боль и температуру. В Ист-Энде началась эпидемия скарлатины; Нил Макензи бы слишком занят, чтобы беспокоить его жалобами на собственное здоровье или сложности с книгой. Когда Робин пришла помогать в клинику, медсестра прогнала ее: мол, нечего инфекцию разносить.
Она получила письма от Элен, Майи и Ричарда с Дейзи — сплошные упреки за молчание — и открытку от Фрэнсиса из Америки. Стоя в коридоре, Робин смотрела на изображение голубого неба и белых песчаных пляжей. «Неужели на свете есть такие места?» — подумала она, потрогав пальцем гребень волны, накатывавшейся на берег, и яркое солнце в безоблачном небе. Робин сунула открытку в карман — эти строчки она уже знала наизусть. «Вернусь в марте. Ужасно скучаю по тебе. С любовью, Фрэнсис». Она открыла дверь и вышла на тротуар. Дождь лил как из ведра; на улице уже зажглись фонари, хотя до сумерек было еще далеко. Робин поглубже натянула вязаную шапочку, подняла воротник пальто и пошла в библиотеку.
Там она начала читать книгу о детских болезнях и питании матерей, но не понимала ни слова. Хотя из окна было видно, что дождь сменился ледяной изморосью, а большинство читателей сидели в пальто и шляпах, Робин было непривычно жарко. Девушка сняла пальто, шарф и перчатки, скатала шапочку в комок и сунула ее в сумку, однако лицо продолжало гореть, а ладони — потеть. Она делала какие-то заметки, но когда перечитывала написанное, там не было ни капли смысла. Голова болела невыносимо, Робин сделала перерыв и выпила чаю в соседнем кафе. Но это не помогло, и тогда Робин вернулась в библиотеку, забрала свои вещи и пошла домой.
Меблированные комнаты были пусты. На столе лежала записка: мисс Эммелина поехала к сестре в больницу и оставила на плите ужин для постоялицы. От запаха еды Робин затошнило; она доплелась до своей комнаты и не раздеваясь легла на кровать.
Она догадывалась, что больна, но не знала, что с этим делать. Ей был нужен Фрэнсис, подруги, мать… Робин сбросила туфли, свернулась калачиком, натянула одеяло, достала из кармана открытку и еще раз полюбовалась на сапфирово-синие волны и мелкий белый песок. Когда она закрыла глаза и уснула, то очутилась на пляже. Из воды вылезали жуткие твари и извиваясь ползли к ней. Робин в ужасе проснулась и поняла, что дрожит от страха и холода. Комната казалась темной и незнакомой. С ней была Элен, и они шли по пустому огромному дому. Повсюду таилась угроза. Казалось, за каждым поворотом длинного, плохо освещенного коридора, за каждой задернутой шторой и закрытой дверью кто-то затаился и ждет. На Элен было белое платье, белые перчатки, соломенная шляпа и белые ботинки на пуговицах. Они дошли до лестницы; на площадке стояли Майя и Вернон. Они ссорились. Потом Элен куда-то исчезла; Робин, почувствовавшая себя страшно одинокой, следила за тем, как Майя медленно повернулась и толкнула Вернона так, что он кубарем полетел по лестнице. Она не думала, что Майя может быть такой злобной и такой сильной. Вернон неподвижно лежал у подножия лестницы, однако когда Робин посмотрела на него, оказалось, что она ошиблась: это был не Вернон, а Хью. Она закричала, но тут дом зашатался и ее начало трясти, трясти, трясти…
Открыв глаза и увидев Джо, она чуть не заплакала от облегчения. Хотела что-то сказать, но закашлялась так, что не смогла вымолвить ни слова. Джо помог ей сесть.
— Ты была у врача?
Она покачала головой.
— Почему, черт побери? — сердито спросил Эллиот.
— Не хотела его беспокоить.
Она ужасно обрадовалась. Джо умный, он все умеет и во всем разберется.
— Джо, где ты был?
— Дома… В смысле, в Йоркшире. Я вернулся сегодня днем. Стучал, но никто не открыл. Увидел в коридоре твое пальто и прошел через черный ход. Этот врач, у которого ты работаешь… Где он живет?