Джо затягивался сигаретой и пил коньяк. На некоторых студентах, сидевших рядом, были голубые плащи и береты — форма фашистской организации «Молодые патриоты». На их столике лежал номер «Друга народа», мерзкой газетенки правого толка. Джо нашарил в кармане мелочь, бросил на столик и вышел из кафе. А потом спустился по улице, разыскивая проход к заднему крыльцу. Штурмовать крепость можно с разных сторон.
Робин проснулась в шесть утра, когда Джо уехал в Париж. После этого она слегка прибралась, купила на завтрак багеты и круассаны и безуспешно попыталась отправить родителям поздравительную открытку.
Фрэнсис проснулся в девять, вышел на кухню в роскошном коричневом халате Ангуса, смолол зерна и сварил кофе. Потом взял чашку и подошел к Робин, смотревшей в окно на берег моря.
— Прогуляемся?
Робин надела пальто, и они пошли к берегу. На мокрой, продуваемой ветром набережной не было ни души. Волны лизали ноздреватый песок. Фрэнсис построил из песка, ракушек и водорослей огромный замок с вычурными башенками. Но наступило время прилива, и замок смыло в море.
— Очень символично, — сказал Фрэнсис и посмотрел на часы. — Уже час. Может быть, поедим? Я знаю здесь один симпатичный ресторанчик.
Он взял Робин под руку и повел ее в город. На горизонте громоздились серые тучи; изморось становилась все сильнее.
Ресторан был маленьким — всего на полдюжины столиков. За стойкой сидели рыбаки — невысокие плотные темноволосые мужчины, нещадно дымившие и пившие рюмку за рюмкой. Краска на подоконниках облупилась; единственным здешним украшением была выцветшая реклама «перно».
— Однажды мы с Вивьен проводили отпуск в Довиле. Это было сто лет назад. В перерыве между ее замужествами. Мы приходили сюда каждый день. Готовят здесь божественно. — Фрэнсис выдвинул для Робин стул, и девушка села. — Особенно fruits de mer.
[10]
— Я никогда их не пробовала.
— В первый раз все кажется намного вкуснее. — Фрэнсис кивнул официанту.
Робин была на седьмом небе. Ожидая заказ, она курила сигарету и ощущала себя взрослой и умудренной опытом. Запах чеснока и «Голуаз» казался ей чудесным, а красное вино за обедом — едва ли не верхом разврата. Она поздравила себя с тем, что сбежала со смертельно скучной фермы Блэкмер и избавилась от надоевшей встречи Рождества в кругу семьи, ожиданий отца и бесплодных усилий матери.
Тут принесли заказ: большое блюдо было заполнено блестящими ракушками, обложенными дольками лимона и пучками водорослей.
— Копай! — велел Фрэнсис, размахивая ложкой.
Когда раковина отлетела на середину ресторана и сконфуженная Робин громко захихикала, Фрэнсис угостил ее пахнувшими морем кусочками лангустов и мидий.
— Похоже на соленую резину, — сказала она.
Фрэнсис посмотрел на нее с насмешливым отчаянием и покачал головой.
— Попробуй это.
Он нанизал на вилку кусочек крабового мяса и протянул ей. Увидев его взгляд, Робин вспыхнула. До сих пор мужчины не смотрели на нее с таким восхищением… и желанием. Так смотрели только на женщин вроде Майи.
Внезапно она потеряла аппетит и отвернулась. Но Фрэнсис взял ее руку в свою и бережно погладил костяшки кончиком большого пальца.
— Всего один кусочек, — умоляющим тоном промолвил он. — Ради меня.
Она съела краба. Вкус оказался восхитительным. Фрэнсис наполнил бокалы.
— Ну что? Неплохо, правда?
— Ох, Фрэнсис, это чудесно! — Она обвела взглядом маленький бар. — Все просто замечательно!
Он поднес руку Робин к губам и неторопливо поцеловал, наслаждаясь ароматом ее кожи.
— Все тут такое же, как ты сама. Маленькое, чудесное и замечательное.
Она отняла руку, уставилась в тарелку и услышала:
— Извини, Робин. Я думал… — Он осекся.
— Что, Фрэнсис?
— Я думал, ты разделяешь мои чувства.
Она лишилась дара речи. В горле стоял комок.
— Но теперь вижу, что это не так. Как глупо… Забудь об этом. Извини, пожалуйста.
Робин подняла взгляд и увидела его глаза, полные боли. Она протянула руку и коснулась рукава Фрэнсиса.
— Фрэнсис… Я просто… — Она пыталась найти нужные слова. — Просто я к этому не привыкла.
Он нахмурился:
— Ты имеешь в виду обед… Францию… Или то, что мужчины хотят заняться с тобой любовью?
— Все сразу! Конечно, обед и Франция — это просто чудо…
Она сделала паузу. Сердце гулко билось в груди.
— А мужчины? — негромко подсказал Фрэнсис.
Она попыталась объяснить.
— Большинство мужчин считает меня подругой, чем-то вроде сестры или хорошего товарища! — В голосе Робин прозвучало отчаяние.
— Это ужасно. — Фрэнсис пристально посмотрел на нее. — И очень глупо с их стороны. Я уже целую вечность думаю о тебе как о женщине, с которой был бы счастлив лечь в постель. — Их пальцы переплелись. — Ты согласна?
Робин, умиравшая от страха и желания, только молча кивнула в ответ. Фрэнсис расплатился с официантом, и они вышли из ресторана.
На улице шел дождь; со стороны моря доносился рев волн. Когда они очутились под полосатым тентом ресторана, Фрэнсис обнял и поцеловал девушку. Капли струились по ее лицу, стекали за шиворот, но Робин этого не замечала. Тепло его тела и вкус губ были чудесными.
Но спустя мгновение он отстранился и сказал:
— Бедняжка, ты совсем промокла… Извини. Нам пора.
Они взялись за руки и побежали по пустынному городу. Дома Фрэнсис помог ей снять мокрое пальто. Потом снял с нее свитер и начал расстегивать блузку. Прервался он только однажды, чтобы спросить:
— Робин, ты уверена?
Она улыбнулась и ответила:
— Совершенно.
Прикосновение его руки и губ к шее было восхитительно. Потом губы Фрэнсиса коснулись уголка ее рта и ямочки на подбородке. Она провела пальцами по его волосам и поняла, что это касание доставляет ей удовольствие. Когда блузка упала с ее плеч, Робин вспомнила про английскую булавку, которой была сколота бретелька комбинации, и на мгновение смутилась. Но Фрэнсис и глазом не моргнул, а когда он стал целовать ее живот и груди, Робин и думать забыла про какую-то несчастную булавку.
Конечно, она читала романы, но в книгах про такое не писали. Там не рассказывалось, как приятно ласкать другого человека. Ей хотелось, чтобы дождь шел вечно и отрезал их от остального мира. Тело Фрэнсиса, освещенное пламенем камина, было твердым и мускулистым. А когда на смену грудям и животу пришло горячее и влажное лоно, Робин застонала от наслаждения и отдалась любимому. Поступить по-другому было невозможно.