Она сделала еще одну попытку.
— Майя, — мягко сказала Робин, — он уже бил тебя и на этом не остановится. А вдруг…
Майя решительно покачала головой, заставив подругу замолчать.
— Нет. Ты не понимаешь. Я нужна Вернону. Как жена и хозяйка дома на его званых обедах. Кто-то должен развлекать гостей, на которых он стремится произвести впечатление. Именно поэтому он и женился на мне. Кроме того, я нужна ему в постели. Это дешевле, чем ездить в Лондон и покупать любовь какой-нибудь проститутки. — Улыбка Майи была ужасающей пародией на ее обычную, очень красивую.
— Майя, Вернон может не совладать с собой.
— Вернон всегда владеет собой. Всегда точно знает, что он делает. Я же говорила, он никогда не бил меня по лицу. Я сама шарахнулась. Потом он очень жалел. Прислал цветы.
Испуганная Робин проследила за взглядом Майи и увидела в раковине огромный букет тепличных роз.
— Так что, сама понимаешь, волноваться не из-за чего. — Майя закурила сигарету и протянула пачку Робин. — Знаешь, дорогая, тебе пора. Вернон вернется с минуты на минуту. Не думаю, что вам следует видеться.
Голос Майи звучал почти шутливо. Робин нетвердо поднялась на ноги.
— Дорогая, пройди через черный ход. Кажется, он уже подъехал.
На мгновение Робин замешкалась:
— Я могу чем-нибудь…
Губы Майи насмешливо изогнулись.
— Очень мило с твоей стороны, Робин. Нет. Не думаю.
Робин обвила руками ее шею и крепко обняла. Майя коротко всхлипнула и оттолкнула ее.
— Если я когда-нибудь понадоблюсь тебе, напиши. Ты знаешь мой адрес.
Девушка шагнула к дверям, но Майя схватила ее за локоть и заставила остановиться.
— Робин, никому не говори обо мне и Верноне. Ни одной живой душе. Обещаешь?
Увидев ее грозные большие светло-синие глаза, Робин кивнула.
— Обещаю.
Элен шла домой от автобусной остановки. Налетел сильный ветер и рассыпал все ее свертки. Адам Хейхоу бросил пестовать зимние овощи и помог девушке собрать покупки.
Когда отрезы ткани, нитки и подкладка снова оказались в корзине, запыхавшаяся Элен сказала:
— Спасибо, Адам. Какой ветер!
— Просто убийственный, мисс Элен.
Тут злобный ветер вцепился когтями в ее шляпу. Элен вскрикнула, тщетно вскинула руки и снова уронила корзину.
Шляпа запуталась в розовом кусте, росшем у дверей домика Хейхоу. Адам достал ее из колючек, и Элен воскликнула:
— Надо же, Адам, у вас выросла роза! В декабре!
Хейхоу сорвал единственный желтый цветок и засунул его за ленту ее шляпы.
— Вот. Так гораздо красивее, правда?
Она улыбнулась ему; плотник подхватил корзину и пошел по тропинке, которая вела к дому священника.
— Как у вас дела, Адам?
— Весь последний месяц работал в Большом Доме, ремонтировал оконные рамы и кухонные полки. — Адам покосился на корзину. — Я слышал, что вы и сами теперь работаете, мисс Элен.
Разве в такой дыре, как Торп-Фен, можно что-нибудь сохранить в тайне? Элен вспыхнула.
— Я немножко шью. И все это, — она жестом указала на свертки с тканями и нитками, — нужно мне для дела.
Когда они добрались до ворот, Адам отдал корзину Элен.
— Конечно, ваши вещи лучше того барахла, которое продается в магазинах, мисс Элен, — сказал он, вежливо прикоснулся к шляпе и ушел.
Она прошла в дом. Была вторая половина дня, и как всегда в первый четверг месяца, Джулиус отправился в Эли к епископу. Элен зашла на кухню, где Бетти резала овощи и мясо для похлебки, а судомойка Айви рылась в кладовке. Затем Элен села за стол в столовой и ответила на отцовскую почту. В конце каждого письма преподобный Фергюсон делал карандашные пометки; Элен расшифровывала их и писала ответы крупным красивым почерком. На угловом столике стояла тонированная сепией большая фотография Флоренс Фергюсон в паспарту с тиснеными снежинками и сделанной курсивом надписью «Белый цветок безупречной жизни». Элен сидела, набросив на плечи шаль (Бетти никогда не растапливала в столовой камин до семи вечера); на ее коленях уютно свернулся кот Перси. Покончив с письмами, Элен скроила все три блузки, заказанные ей женой помощника священника. Элен обещала сшить их к концу недели и боялась не успеть. Поездку за тканями пришлось отложить: помешали рождественская ярмарка, собрания прихожан и, конечно, домашние хлопоты.
Закончив кройку, Элен тщательно сложила куски и опустила их в корзинку для рукоделия. Столовая казалась очень большой, темной и тихой. Бетти и Айви ушли в деревню, к своим семьям. Никто из прислуги Фергюсонов в доме не жил. Элен зажгла две керосиновые лампы, но их свет не рассеивал мрак. Ей хотелось, чтобы в доме было радио, но отец это новшество не одобрял. Кот соскучился и куда-то удрал. Элен достала со дна корзинки маленькую книжечку и стала записывать цену ткани, купленной в Эли. Это было самое трудное. Она любила шить, но считала плохо. Когда девушка сложила цифры в столбик, получилось, что она потратила больше денег, чем взяла с собой в Эли. Девушка сделала еще одну попытку и получила смехотворную сумму в два шиллинга семь пенсов. Элен без сил закрыла книжку и положила гудящую голову на руки. Деньги тревожили ее. Просить отца не хотелось; он мог сказать, что расходы слишком велики. Внезапно она подумала о Хью Саммерхейсе. Хью такой умный, терпеливый и хорошо к ней относится. Элен вспомнила, как они танцевали в зимнем доме, вспомнила его теплые руки и изящную высокую фигуру. Хью во всем разберется… Она улыбнулась и уснула.
Проснувшись и открыв глаза, Элен поняла, что она не одна. В кресле напротив сидел отец и наблюдал за ней. Она понятия не имела, сколько это продолжалось.
За неделю до Рождества заведующий канцелярией отозвал Робин в сторону и заговорил с ней. Поскольку он мямлил и не смотрел в глаза, Робин не сразу поняла, о чем идет речь. Что-то о модернизации, сокращении расходов и экономии. Наконец она гневно воскликнула:
— Вы меня выгоняете?
— Мне очень жаль, мисс Саммерхейс, однако в данных обстоятельствах…
— Но вы не можете…
Увы, он мог. Времена тяжелые, она проработала в компании всего год и ее вклад в доходы фирмы, мягко говоря, не слишком велик. Вскоре Робин оказалась за дверью. В кармане ее пальто лежало недельное выходное пособие.
К ее величайшему удовольствию, Фрэнсис оказался дома. После возвращения с Болот Робин видела его лишь мельком и утешала себя воспоминаниями о встречах на собраниях и случайных вечеринках, прогоняя мысли о том, что они с Фрэнсисом могли бы стать не только друзьями. В конце концов, когда он поцеловал ее в Лонг-Ферри, они оба были под мухой.
Фрэнсис открыл бутылку пива.
— Первое увольнение следует праздновать. — Он поднял стакан. — За невежд и неудачников!