Призрак былой любви - читать онлайн книгу. Автор: Джудит Леннокс cтр.№ 37

По возвращении в дом № 15 по Паргетер-стрит он принялся распаковывать дорожную сумку. В дверь постучали. Он совершенно забыл, что сегодня среда, а по средам он давал Тильде уроки немецкого. При виде ее он еще острее почувствовал свою боль. Глянув на упражнение, что она приготовила, он исчеркал его красным и сказал резко:

— Если ты не можешь выучить прошедшее время глагола «быть», общаться по-немецки тебе будет трудно.

Тильда покраснела.

Они читали книгу «Эмиль и сыщики» [20] — главу за главой. Тильда читала, Макс делал замечания по поводу ее произношения, помогал переводить, а сам, пока она переворачивала страницу за страницей, все кружил по комнате, поправляя пепельницы, переставляя книги на полке. Ее неправильное произношение резало слух, и после того, как он исправлял ее ошибки, она тут же снова их повторяла. Наконец он не выдержал:

— Боже мой, Тильда! Ты что, голову свою забыла в доме Лео Гастингса?

Она поднялась со стула и принялась собирать свои книги и ручки.

— Ты куда?

— К себе. — Она глянула на него. — Похоже, Макс, ты сегодня не в настроении.

И он почти дал ей уйти, но вовремя опомнился, сообразив, что возненавидит себя, если сейчас же не удержит ее.

— Тильда… прошу тебя, — окликнул он ее до того, как она дошла до двери.

Она остановилась. В ее лице читалась нерешительность.

— Ты прав, Макс… я не могу сосредоточиться. Давай забудем об этом.

Его не покидало подозрение, что, если он позволит ей спуститься по лестнице, назад она уже не вернется. И он вдруг представил, какой пустой станет его жизнь. Он провел руками по волосам.

— Прости, Тильда… у меня был тяжелый день. Я не должен был срываться.

Она прижимала к груди книги, ожидая дальнейших объяснений. Ее серые глаза пристально смотрели на него.

— Я только что из Брайтона, там мне пришлось заплатить кругленькую сумму одному пройдохе, чтобы тот отказался от затеи жениться на моей матери.

— О, Макс. — Выражение лица Тильды изменилось.

— Следующего такого жениха я, пожалуй, пристрелю, — сказал он, пытаясь шутить. — Возьму у кого-нибудь ружье и влеплю в него пулю. Меня повесят, но это выйдет дешевле.

Она не рассмеялась. Бросила книги на кресло и обняла его.

— Бедный Макс.

Поскольку стоять как истукан он не мог — это было выше его сил, — он тоже обнял ее и стал гладить по волосам. И в этот момент сделал для себя открытие: оказывается, соприкосновение с человеком, которого любишь, дарит утешение. Ее объятия исцелили его — обыкновенное чудо. Ничего подобного он прежде не знал. Это откровение вызвало сумятицу в его душе, и он отстранился от нее.

Чердак — кровать, видневшаяся в открытую дверь соседней комнаты, — вдруг показался ему слишком тесным, полным рискованных соблазнов.

— Может, закончим на сегодня с немецким и пойдем посидим где-нибудь? — предложил он.

Она согласилась, и он вздохнул с облегчением. Они пошли в паб, что находился в конце улицы. У стойки бара стояли табуреты с потертыми бархатными сиденьями, из зала доносился гул голосов.

Он стал рассказывать ей про свою семью. Как будто распахнулись ворота, чувства хлынули бурной рекой, и его обычная сдержанность исчезла.

— Родители мои развелись, когда я учился в школе. Школа была престижная — отец тогда был богат. О разводе моих родителей даже писали в газетах. Кто-то из моих товарищей прочитал об этом, и меня… в общем, можешь себе представить. Я подумывал о том, чтобы сбежать, но потом понял, что меня все равно заставят вернуться. Я научился делать вид, будто мне все равно. Притворялся я умело, и через какое-то время меня, конечно, перестали изводить. Самое смешное… — Макс затушил сигарету в пепельнице, — самое смешное, что именно тогда я начал подумывать о карьере журналиста. Очевидно, понял, что пресса — это власть. До появления газетных статей я был просто Максом Франклином. Простой ученик, как все. Вполне прилично играл в крикет, входил в школьную команду, время от времени получал награды в день основания школы. После я стал Максом Франклином, у которого мать алкоголичка и потаскуха. Куда более интересная личность.

— Макс. — Она накрыла его ладонь своей.

Он улыбнулся:

— Еще по бокалу?

Макс встал, прошел к бару. Ожидая своей очереди в давке, подумал сердито, что утомил Тильду нескончаемыми разговорами о самом себе. Он протолкался к стойке и заказал еще две полпорции сидра. Вернувшись к столику, поставил перед Тильдой ее бокал.

— Роланд сказал, твои родители умерли, Тильда.

Она кивнула.

— Меня вырастила тетя.

— И она умерла?..

Тильда покачала головой.

— Тетя Сара жива, насколько мне известно.

Он нахмурился.

— Ты ей не пишешь?

Взор ее больших глаз потемнел.

— Мы не общаемся вот уже полтора года. Сегодня утром я получила из дома письмо. Но не от тети Сары. Она не знает моего адреса.

Он ничего не сказал — просто молча смотрел на нее. Через несколько секунд она достала из кармана сложенный листок бумаги. Текста он разобрать не мог, но обратил внимание на почерк: твердый, некрасивый, неаккуратный.

— Это от Дары Канавана. Вот уж не думала, что он когда-нибудь снова объявится.

Нескрываемая мука в ее голосе отозвалась в его душе жгучей болью. Он вспомнил, как когда-то давно Анна сказала ему: «У нее разбито сердце».

— Ты его любишь.

Она подняла на него глаза, снова качнула головой.

— Любила. Теперь нет. Он женился на другой женщине. Этот брак помогла устроить моя тетя.

Как журналисту, ему не терпелось выудить у нее побольше информации, но он чувствовал, что расспросы причинят ей боль.

— Полагаю, в нас живет страх, — нерешительно произнес он, — что мы можем испортить себе жизнь так же, как наши родители. Я имею в виду брак. Семью… все такое.

— Порой я представляю, что у меня есть семья, — призналась Тильда. Она улыбнулась. — Настоящая семья. Куча детей, большой шумный дом… сад с маленькими тропками и прудами, в которых снуют головастики.

— А осенью разводят костры. Жарят каштаны.

Она рассмеялась:

— Макс, да ты романтик. Никогда бы не подумала.

— Наверно, если знать, как не надо поступать, можно обойтись без больших ошибок.

«Еще одна важная мысль, — осознал он. — Вторая за день. Наконец-то ты начал умнеть, старина Макс».

Свет, сочившийся в заиндевелое окно, золотил волосы Тильды, доходившие ей до плеч. Спокойные серые глаза, веки чуть опущены. Жаль, что он не художник, а то бы написал ее портрет. Ему хотелось руками, губами, языком ласкать ее полупрозрачную кожу, усыпанную крошечными золотистыми веснушками. Но в руке у нее было это письмо.