Александре было дико, что Светку оставили на кладбище одну,
среди унылых деревьев, крестов и камней, в холодной земле и узком ящике, в
котором так неудобно лежать, – ни повернуться, ни вытянуться, – в нелепом
нарядном платье, которого Александра никогда не видела на ней при жизни.
Никогда и никто не заберет Светку вместе с ее дурацким платьем домой, где тепло
и горит желтый веселый свет, где есть диван и чашка горячего чая, и телевизор
бормочет веселое, и стучит подъездная дверь, и лает соседская собака Шайтан.
Потом Александра как будто вспомнила. Ах да.
Светку не забрали, потому что она умерла, а все мертвые
должны быть с мертвыми, им нет места среди живых. И все-таки раньше Александра
представляла себе смерть как-то не так.
Не такой неотвратимой. Не такой… безвозвратной. Не такой…
одинокой.
Резкий звук вывел ее из задумчивости. Звук произвел тихий
«ботаник» Федор Петрович, уронивший на стеклянный стол сахарные щипчики. Сахар
в галерее признавали только кусковой, и класть его в чашку следовало только особыми
серебряными щипчиками. Федор Петрович в силу природной неловкости все никак не
мог научиться ими пользоваться. Все ронял, рассыпал, промахивался мимо чашки.
Вот кто был на самом деле решительно не приспособлен к быту!
– Простите, – пробормотал Федор Петрович и неровно покраснел
– ушами и шеей. Щеки остались бледными, с зеленцой и отливом в коричневое. –
Простите великодушно, Александрии!
Александра улыбнулась ему доброй улыбкой, кинулась помогать
с рассыпанным по столу сахаром, смахнула локтем свою чашку – умышленно. Чашка
опрокинулась, – опять грохот и звон, – покатилась, из нее полилось на ковер и
брючки Федора Петровича.
– Ах, какая я неловкая! Господи, да что со мной такое!
– Мы с вами удивительно подходим друг другу, – пробормотал
Федор Петрович, кажется, едва удерживаясь от того, чтобы не начать промокать
стол собственным бордовым галстуком. Глаз он не поднимал. – Не предназначены
для этой жизни.
Александра оценивающе посмотрела на него.
А что, если… Нет, скорее всего это невозможно.
И все-таки… Если на этот раз пригласить в компаньоны этого
самого?! Обвести его вокруг пальца ничего не стоит. Не посвящать ни в какие
подробности, просто… все сделать его руками, а собственно, только для этого
Александре и нужен был компаньон. И побыстрее, чтобы ни мать, ни Фиона не
опередили ее!
Александра оторвала от рулона длинный свиток толстых и
мягких салфеток, уронила подставку, которая тут же закатилась под шкаф. Федор
Петрович ринулся ползти за подставкой, а Александра оценила вид сзади –
мосластая задница, розовая рубаха вылезла из-за пояса брючат, штанины
подтянуты, носки, разумеется, бумазейные, зеленые, и между носками и брючатами
бледная волосатость.
Фу, гадость какая!.. Интересно, он женат или нет?
Вот так по ночам осязать эту хлипкую волосатость рядом с
собой, с ума сойдешь от отвращения и брезгливости!..
Федор Петрович вильнул задом, продвигаясь глубже под шкаф,
очевидно, подставка далеко закатилась, прижался щекой к светлой дверце,
приналег – и добыл!
– Вот, – и он робко и осторожно вернул подставку на
стеклянный стол. Поднялся и конфузливо отряхнул колени. – Извините, что я в
такой… непрезентабельной позе…
Александра засмеялась, очень стараясь, чтобы это был добрый
и хороший смех веселой девчонки.
– Спасибо вам, Федя. Вы очень ловкий.
– Вы слишком… добры, Александрин.
Да, пожалуй, он подойдет. Пожалуй, именно он.
– Давайте вечером пойдем пить кофе, – выпалила она ему в
лицо, сложила руки на коленях и посмотрела очень правдиво.
Лицо Федора Петровича выразило несказанное изумление, и
что-то мелькнуло в его глазах, странное, настораживающее.
Скорее всего ей показалось, решила Александра. Что такого
настораживающего могло быть в водянистых глазах Федора Петровича Малютина!
– Да, но я… – забормотал Федор Петрович, – я как-то… Я не
готов, и потом вы ведь…
– Что?
– Вы ведь… от доброты, а вовсе не потому, что вам хочется
выпить со мной кофе…
Александра развеселилась.
Надо же, как странно! Каким бы ничтожным насекомым он ни
был, а что-то такое воображает, придумывает, мечтает, чтобы она «его за муки
полюбила, а он ее за состраданье к ним»!
– Мне не с кем поговорить, – призналась она печально, и
Федор Петрович взглянул на нее диким взором. – Вы мне кажетесь идеальным
вместилищем для душевных излияний.
Эти самые «излияния» тоже были не просто так, а из какого-то
романа, который она читала когда-то, но теперь позабыла.
– Я совсем одна, – продолжала она, так как Федор Петрович
все молчал, очевидно, пораженный в самое сердце, – и все считают меня дурочкой,
хотя на самом деле я просто… ну, просто неловкая. Меня и на работе терпят
только из милости и потому что мама так давно дружит с Фионой Ксаверьевной!
Ее мама никогда не «дружила» с Фионой Ксаверьевной, но
Александра время от времени считала необходимым напоминать прочим сотрудникам,
что она здесь не просто так, а в силу особой близости и покровительства
хозяйки.
– Вам хорошо, Федор, вы такой специалист! Вы даже
диссертацию защитили, а я ведь никто, совсем никто, – и она всхлипнула, с
удовольствием чувствуя, что глаза налились слезами. У нее это получалось
отлично – она всегда искренне верила в то, что говорит в данную секунду. – Вот
я в каталогах совсем запуталась, и тема у меня как раз такая, которая мне не
нравится, – авангард. А я ничего не понимаю в этом самом авангарде! И вовсе он
меня не интересует!
Федор Петрович, уже вполне готовый заплакать вместе с ней,
подал ей рулон с салфетками.
Гадкая подставка – будь она неладна! – выскочила из неловких
пальчиков Александры, упала, покатилась и опять оказалась под шкафом. Оба
проводили ее глазами.
– Ну вот, – дрожащими губами выговорила Александра. –
Видите, что я наделала!
– Это все из-за меня! – окончательно и бесповоротно
расстроился Федор Петрович. – Простите, простите! Разумеется, разумеется… Если
вы не умрете от скуки в моем обществе и не станете меня потом проклинать, я с
удовольствием пойду с вами, куда вы только… Хоть кофе… Хотя вообще-то я кофе не
очень, потому что у меня давление… того… Повышенное давление у меня…
Он бормотал. Она внимала.
Он отводил глаза. Она, пригнувшись к коленям, смотрела
простодушно.
Он уже был готов практически на все. Она прикидывала,
насколько он может быть полезен.
К тому времени, когда бормотание утихло, новый план был
готов.