Пекла пироги. Болтала — все для того, чтобы он сменил гнев
на милость. Иногда ей удавалось его умаслить, и он быстро возвращался в
состояние нормального человека. Иногда молчание затягивалось, и тогда Марта
ненавидела его родителей.
Сзади возмущенно засигналили, и она поняла, что проспала
зеленый светофор. Машина тронулась с места, ее обгоняли, возмущенные и
негодующие лица проплывали с обеих сторон.
Опять за рулем баба! Спасенья никакого нет от баб на дороге!
Научись водить сначала, а потом на шоссе выезжай!
— И что? — осторожно спросила Марта. — Ты… согласился
выступать?
— Черт побери, — отчетливо выговорил никогда не ругавшийся
Данилов, — нет, конечно.
— Данилов, не переживай, — быстро сказала она, — можно
подумать, что это в первый раз.
Вся беда и была в том, что число раз не имело значения.
Каждый новый раз было так же больно и обидно, как в первый.
— Не хочу говорить об этом. — Данилов перестал смотреть в
окно, глянул на Марту и неожиданно потрепал ее по макушке. — Спасибо, что
приехала.
— Пожалуйста. Ты уже решил, что станешь делать дальше? В
смысле детективного расследования?
— Я должен выяснить, почему Веник мне наврал, а он был на
самом деле, где были мои сотрудники и откуда взялся янтарь. Еще мне нужно
съездить в больницу и поговорить с охранником.
— Если он жив.
— Да. Если он жив и может разговаривать.
И они замолчали — на этот раз до самой Сретенки. Молчали
каждый о своем. Марта даже позабыла включить свою любимое «Русское радио».
— Ну что, — спросила она, осторожно приткнув «Ниву» к
сугробу, — поедем в ресторан? Или неохота?
— Пойдем лучше домой, — попросил Данилов, что-то чаю хочется
горячего.
— Давай, — моментально согласилась Марта. Ей тоже хотелось
чаю и не хотелось в ресторан.
— А Надежда Степановна? — спросил Данилов уже на лестнице. —
Как она относится к тому, что ты у меня ночуешь?
— Никак. Она знает, что у нас с тобой… высокие отношения. А
потом я же у тебя не каждый день ночую!
Очень жаль, почему-то подумал Данилов.
Может быть, если бы она ночевала у него каждый день, ему
было бы не так страшно возвращаться. Делать этот последний шаг. Вставлять ключ
в замок.
Покрываться унизительным потом.
С ней он ничего не боялся — никаких призраков в углах.
— Проходи. — Он распахнул двери в квартиру, в привычное
тепло и домашний запах. — Замерзла?
Марта кивнула, стаскивая щегольские ботиночки.
Она любила хорошую обувь.
— Я тебе сейчас дам твои тапки.
«Ее» тапки он привез из Австрии, меховые, замшевые, со
смешной вышивкой. Он полез в шкаф и еще рылся там, когда Марта вдруг спросила с
ужасом:
— Что это такое?
Цепляясь головой за вещи, он вынырнул из шкафа.
— Где?
— Вон. На твоих ботинках.
Данилов посмотрел удивленно. Что там может быть на его
ботинках, чего она так испугалась?
— Что?
Двумя пальцами за шнурок Марта подняла его ботинок. Он
качался на шнурке прямо у Данилова перед носом.
На черном блестящем боку было нелепое голубое пятно.
— Откуда оно взялось, Данилов? — с ужасом спросила Марта. —
Ты что, вчера наступил в краску?
Данилов взглянул на нее и взял у нее ботинок.
— Вчера пятна не было, — сказал он, — я точно знаю. Я чищу
ботинки каждый день, и никакого пятна на них вчера не было.
— Тогда откуда оно взялось?!
— В доме Кольцова не было голубой краски, — сказал Данилов,
рассматривая ботинок, — ничего не предполагалось красить в голубой цвет. Не
было никакой голубой краски, кроме…
— Кроме надписи на стене, — закончила за него Марта. Он
хмуро взглянул на нее. — Где ты мог наступить в голубую краску, Данилов?
Сегодня?
— У Веника, — сказал он неохотно, — у него ремонт. Там
наверняка есть какая-то краска. Может, и голубая есть.
— Значит, не зря он тебе соврал, Данилов, — тихо проговорила
Марта, — значит, голубая краска тоже сходится.
Данилов аккуратно поставил ботинок рядом с другим и
стремительно ушел в глубину квартиры, оставив Марту у порога. Хлопнула дверь, и
больше ничего не было слышно.
* * *
В середине дня выяснилось, что Данилов оставил дома
договоры. Эти договоры он взял с собой в пятницу, еще не подозревая о том, что
ждет его в субботу. В понедельник нужно было срочно все подписать, и Данилов
собирался посмотреть сам, не слишком доверяя Ире, которая их составляла.
Составляя, она то и дело ныряла в объемистый справочник «Типовые договоры», и
судорожно перелистывала его, и что-то выписывала на бумажку, как будто
конспектировала.
За договорами Данилов отправил Сашу Корчагина. Саша
некоторое время распространялся о том, что в городе «ужасная дорожная
обстановка», идет снег и вообще не проехать, — ехать от офиса до Последнего
переулка было ровно две минуты, и Данилов делал вид, что не слышит, — а потом
все же уехал.
Позвонила Катерина Солнцева, жена Тимофея Ильича Кольцова, и
сообщила свой новый мобильный номер.
— Он жив, но все еще очень плох, — ответила она на вопрос
Данилова об охраннике, — с ним дежурят наши ребята.
— Я могу его увидеть?
— Думаю, что пока нет. Разговаривать с ним все равно нельзя.
— Может быть, ему что-нибудь нужно? Лекарства, или
аппаратура, или еда?
— Нет, спасибо, — сказала жена Кольцова светским тоном, как
будто он предлагал помощь ее больной бабушке, — мы справимся сами, Андрей.
Данилов моментально почувствовал себя идиотом.
— Извините, — пробормотал он.
— Пожалуйста. — Теперь она ответила почему-то весело.
Как их понять, этих женщин?!
— Кстати, нам пришло приглашение на прием в честь Михаила
Петровича Данилова. Если не ошибаюсь, это ваш отец?
— Да.
— Он ведь редко бывает в России?