С тележкой, доверху наполненной едой, он скучал в очереди к одной
из многочисленных касс, когда неожиданно услышал восклицание, явно обращенное к
нему:
— Филипп! Филипп, это вы?
Он оглянулся, выискивая московских знакомых, и неожиданно
обнаружил прямо перед собой… Вику Терехину и Андрея Победоносцева.
Вика сияла ему навстречу зубами, косметикой, голубой
норковой шубой, а высившийся за нею Андрей, глядя на Филиппа сверху вниз,
рассеянно вспоминал, кто это.
«Пресвятая Дева Мария», — в приступе острой жалости к себе
подумал Филипп.
— Вы меня не помните? — искрилась дружелюбием Вика. — Меня
зовут Вика, — перешла она на английский.
— Кто это, Викуш? — пробасил сверху Андрей.
— Ах, боже мой, один французик, из «Фигаро» или еще
откуда-то, — нетерпеливо ответила Вика. — Ты вряд ли его помнишь, он однажды
был у меня в гостях. Привет, Филипп! — опять перешла на иностранный язык Вика.
— Привет! — тоже по-английски идиотски-радостным голосом
отозвался Филипп.
— Гуд ивнинг, — старательно выговорил по-английски Андрей.
— Кстати, Катька мне рассказывала, что он женился на твоей
бывшей. И вроде живет в ее квартире.
— Что-что? — переспросил Андрей и посмотрел на Филиппа с
внезапно пробудившимся интересом.
— А что? — развеселилась Вика. — Или тебе не нравится
последователь идей чучхе, великого корейского вождя и учителя? Давай спросим,
а? Умираю от любопытства…
— Как-то он не очень… — сказал Андрей, оценивающе глядя на
Филиппа. — Мелкий какой-то. И в очках…
— А хвост-то, хвост ты видишь? — наподдала со своей стороны
Вика. Хотя твоя бывшая такая дура, что ей все равно, наверное.
Филипп улыбался все менее старательно.
— Послушайте, — обратилась к нему Вика опять по-английски, и
Филиппу пришлось сделать внимательное лицо. — Это правда, что вы… что вы…
женились на Александре Потаповой? Она… она… — Английский перетек в русский: —
Работала у меня, понимаешь, туземец?
Филипп кивнул довольно холодно: ему надоело изображать
Петрушку перед двумя этими типами.
— Ну и что он кивает? — с интересом спросил Андрей. — Что
понимает или что женился?
— А черт его знает, — радостно отозвалась Вика. Ее очень
веселила мысль, что она может говорить этому человеку в лицо любые гадости, а
он все равно не поймет ни слова. — Is it true? Правда?
— What? — спросил Филипп, притворяясь, что ничего не понял,
и колесом тележки наехал Вике на ногу.
— Черт! — вскрикнула она так, будто он по меньшей мере
оттяпал ей палец. — Вот сволочь неуклюжая!
— Вик, не расходись, — предупредил Андрей. — Может, он
отдельные слова понимает.
Филипп опять развеселился.
Надо же, какой деликатный мужчина: заботится о том, чтобы не
оскорбить тупого иностранца. И вообще вся эта сцена была до невозможности
смешна, вместе с Викиным английским, репликами, которыми они перебрасывались
между собой, и самое главное! — его нелепая попытка отомстить с помощью
магазинной тележки.
К счастью, подошла очередь в кассу, и Андрей с Викой,
покинув Филиппа, двинулись вперед, а он остался за сверкающей перекладиной
турникета.
— Проходите, пожалуйста, — пригласила кассирша, и Филипп
толкнул свою тележку вперед.
На выходе из магазина кто-то брал у Вики автограф, собралась
небольшая толпа, охрана нервничала, девушки, продававшие почти у самых дверей
шикарные заморские букеты, вытягивали шеи. Вика сияла. Андрей был мрачен.
«С чего бы это? — подумал Филипп. — Ревнует? Завидует?»
— Сто тридцать девять долларов, — объявила кассирша. —
Будете платить наличными или карточкой?
— «Америкэн Экспресс», — возвращаясь с небес на землю,
вежливо сказал Филипп. — Подойдет?
— Конечно! — Кассирша засияла привычной леденцовой улыбкой.
Он расписался и покатил свою тележку на улицу. Ему даже в
голову не пришло вынуть из пакета чек на эти сто тридцать девять долларов. Но
если бы он только мог себе представить, что подумает его жена, сгружая в
холодильник еду, купленную на сумму, которую она зарабатывала примерно за целый
месяц, он бы не просто выбросил чек — он бы сжег его, а пепел для верности
съел…
Бросая машину в пучину вечно перегруженного Лубянского
проезда, Филипп, конечно же, не заметил припаркованную на другой стороне у
фотоателье бежевую «шестерку», хотя «шестерка» провожала его сегодня по всей
Москве.
— Двадцать один семнадцать. Вышел из магазина «Седьмой
континент», — сказал водитель «шестерки» в диктофон, вглядываясь сквозь снежную
пелену в очертания старой «девятки», номера которой он знал так же хорошо, как
собственное имя. Потом он кинул диктофон на свободное сиденье и с тяжким
вздохом двинулся следом.
Материала оказалось так много, что Александра даже
приблизительно не представляла себе, когда она его разберет. Одних тридцатиминутных
кассет было штук двенадцать, и на всех одно и то же: война, огонь, трупы…
Совещались какие-то военные — то в самолетах, то в землянках, то в низеньких,
устланных коврами, очень нерусских комнатах. Тяжелые грузовики лезли в горы.
Ооновские машины-с сине-желтой эмблемой полукругом стояли около каких-то
полуразвалившихся зданий. Кое-где в кассеты были вложены сопроводительные
бумажки, расписанные по минутам — на какой минуте что. С этими кассетами было
проще. Но как разобраться с остальными, Александра просто не понимала.
Ванькины тексты, о которых Света Морозова сказала, что они
«почти готовы», никакой ясности тоже не добавляли, ибо состояли из обрывочных
предложений, начатых и брошенных заметок, без дат, без выводов, без ссылок на
видео.
Словом, работа предстояла не то что гигантская, а прямо-таки
чудовищная.
Кроме того, Александра, никогда не писавшая и не снимавшая
военную тему, точки зрения Вешнепольского не знала. Следовало идти в архив,
брать десятка три, а может, и больше Ванькиных программ и старательно их
смотреть, вникая в его оценки политических и военных событий.
Была и еще одна сложность, очень мешавшая Александре.
Приставленный к ней режиссер оказался молоденьким, глупым и амбициозным
выпускником ВГИКа, который телевизионную камеру видел ровно три раза в жизни, а
монтажом занимался и того меньше. Многоопытная Александра сразу поняла, что
собирать весь материал ей предстоит вдвоем с видеоинженером — дай бог ему
здоровья! — а мальчик-режиссер будет путаться под ногами, мешать и учить всех
уму-разуму.