Одним словом, все это было чрезвычайно правдоподобно, даже
самая глупость некоторых Альфонсинкиных разъяснений усиливала правдоподобие.
— Какой homme noir? — прокричала Татьяна Павловна.
— Tiens, j’ai oublie son nom… Un homme affreux… Tiens,
Versiloff.
[172]
— Версилов, быть не может! — завопил я.
— Ах нет, может! — взвизгнула Татьяна Павловна. — Да говори
ты, матушка, не прыгая, руками-то не махай; что ж они там хотят? Растолкуй,
матушка, толком: не поверю же я, что они стрелять в нее хотят?
«Матушка» растолковала так (NB: все была ложь, предупреждаю
опять): Versiloff будет сидеть за дверью, а Ламберт, как она войдет, покажет ей
cette lettre,
[173]
тут Versiloff выскочит, и они ее… Oh, ils feront leur
vengeance!
[174]
Что она, Альфонсинка, боится беды, потому что сама участвовала, a
cette dame, la générale, непременно приедет, «сейчас, сейчас»,
потому что они послали ей с письма копию, и та тотчас увидит, что у них в самом
деле есть это письмо, и поедет к ним, а написал ей письмо один Ламберт, а про
Версилова она не знает; а Ламберт рекомендовался как приехавший из Москвы, от
одной московской дамы, une dame de Moscou (NB, Марья Ивановна!).
— Ах, тошно мне! Ах, тошно мне! — восклицала Татьяна
Павловна.
— Sauvez-la, sauvez-la!
[176]
— кричала Альфонсинка.
Уж конечно, в этом сумасшедшем известии даже с первого
взгляда заключалось нечто несообразное, но обдумывать было некогда, потому что
в сущности все было ужасно правдоподобно. Можно еще было предположить, и с
чрезвычайною вероятностью, что Катерина Николаевна, получив приглашение
Ламберта, заедет сначала к нам, к Татьяне Павловне, чтоб разъяснить дело; но
зато ведь этого могло и не случиться и она прямо могла проехать к ним, а уж
тогда — она пропала! Трудно было тоже поверить, чтоб она так и бросилась к
неизвестному ей Ламберту по первому зову; но опять и это могло почему-нибудь
так случиться, например, увидя копию и удостоверившись, что у них в самом деле
письмо ее, а тогда — все та же беда! Главное, времени у нас не оставалось ни
капли, даже чтоб рассудить.
— А Версилов ее зарежет! Если он унизил себя до Ламберта, то
он ее зарежет! Тут двойник! — вскричал я.
— Ах, этот «двойник»! — ломала руки Татьяна Павловна. — Ну,
нечего тут, — решилась она вдруг, — бери шапку, шубу и — вместе марш. Вези нас,
матушка, прямо к ним. Ах, далеко! Марья, Марья, если Катерина Николаевна
приедет, то скажи, что я сейчас буду и чтоб села и ждала меня, а если не
захочет ждать, то запри дверь и не выпускай ее силой. Скажи, что я так велела!
Сто рублей тебе, Марья, если сослужишь службу.
Мы выбежали на лестницу. Без сомнения, лучше нельзя было и
придумать, потому что, во всяком случае, главная беда была в квартире Ламберта,
а если в самом деле Катерина Николаевна приехала бы раньше к Татьяне Павловне,
то Марья всегда могла ее задержать. И однако, Татьяна Павловна, уже подозвав
извозчика, вдруг переменила решение.
— Ступай ты с ней! — велела она мне, оставляя меня с
Альфонсинкой, — и там умри, если надо, понимаешь? А я сейчас за тобой, а прежде
махну-ка я к ней, авось застану, потому что, как хочешь, а мне подозрительно!
И она полетела к Катерине Николаевне. Мы же с Альфонсинкой
пустились к Ламберту. Я погонял извозчика и на лету продолжал расспрашивать
Альфонсинку, но Альфонсинка больше отделывалась восклицаниями, а наконец и
слезами. Но нас всех хранил бог и уберег, когда все уже висело на ниточке. Мы
не проехали еще и четверти дороги, как вдруг я услышал за собой крик: меня
звали по имени. Я оглянулся — нас на извозчике догонял Тришатов.
— Куда? — кричал он испуганно, — и с ней, с Альфонсинкой!
— Тришатов! — крикнул я ему, — правду вы сказали — беда! еду
к подлецу Ламберту! Поедем вместе, все больше людей!
— Воротитесь, воротитесь сейчас! — прокричал Тришатов. —
Ламберт обманывает, и Альфонсинка обманывает. Меня рябой послал; их дома нет: я
встретил сейчас Версилова и Ламберта; они проехали к Татьяне Павловне… они
теперь там…
Я остановил извозчика и перескочил к Тришатову. До сих пор
не понимаю, каким образом я мог так вдруг решиться, но я вдруг поверил и вдруг
решился. Альфонсинка завопила ужасно, но мы ее бросили, и уж не знаю,
поворотила ли она за нами, или отправилась домой, но уж я ее больше не видал.
На извозчике Тришатов, кое-как и задыхаясь, сообщил мне, что
есть какая-то махинация, что Ламберт согласился было с рябым, но что рябой
изменил ему в последнее мгновение и сам послал сейчас Тришатова к Татьяне
Павловне уведомить ее, чтоб Ламберту и Альфонсинке не верить. Тришатов
прибавил, что больше он ничего не знает, потому что рябой ему ничего больше не
сообщил, потому что не успел, что он сам торопился куда-то и что все было
наскоро. «Я увидел, — продолжал Тришатов, — что вы едете, и погнался за вами».
Конечно, было ясно, что этот рябой тоже знает все, потому что послал Тришатова
прямо к Татьяне Павловне; но это уж была новая загадка.
Но, чтоб не вышло путаницы, я, прежде чем описывать
катастрофу, объясню всю настоящую правду и уже в последний раз забегу вперед.
IV
Украв тогда письмо, Ламберт тотчас же соединился с
Версиловым. О том, как мог Версилов совокупиться с Ламбертом, — я пока и
говорить не буду: это — потом; главное — тут был «двойник»! Но, совокупившись с
Версиловым, Ламберту предстояло как можно хитрее заманить Катерину Николаевну.
Версилов прямо утверждал ему, что она не придет. Но у Ламберта еще с тех самых
пор, как я тогда, третьего дня вечером, встретил его на улице и, зарисовавшись,
объявил ему, что возвращу ей письмо в квартире Татьяны Павловны и при Татьяне
Павловне, — у Ламберта, с той самой минуты, над квартирой Татьяны Павловны
устроилось нечто вроде шпионства, а именно — подкуплена была Марья. Марье он
подарил двадцать рублей, и потом, через день, когда совершилась кража документа,
вторично посетил Марью и уже тут договорился с нею радикально и обещал ей за
услугу двести рублей.
Вот почему Марья, как услышала давеча, что в половине
двенадцатого Катерина Николаевна будет у Татьяны Павловны и что буду тут и я,
то тотчас же бросилась из дому и на извозчике прискакала с этим известием к
Ламберту. Именно про это-то она и должна была сообщить Ламберту — в том и
заключалась услуга. Как раз у Ламберта в ту минуту находился и Версилов. В один
миг Версилов выдумал эту адскую комбинацию. Говорят, что сумасшедшие в иные
минуты ужасно бывают хитры.