— Я это думал, — пробормотал я неудержимо.
— Они развращены до конца ногтей; ты не знаешь, на что они
способны! Альфонсина жила в одном таком доме, так она гнушалась.
— Я об этом думал, — подтвердил я опять.
— А тебя бьют, а ты жалеешь…
— Ламберт, ты — мерзавец, ты — проклятый! — вскричал я,
вдруг как-то сообразив и затрепетав. — Я видел все это во сне, ты стоял и Анна
Андреевна… О, ты — проклятый! Неужели ты думал, что я — такой подлец? Я ведь и
видел потому во сне, что так и знал, что ты это скажешь. И наконец, все это не
может быть так просто, чтоб ты мне про все это так прямо и просто говорил!
— Ишь рассердился! Те-те-те! — протянул Ламберт, смеясь и
торжествуя. — Ну, брат Аркашка, теперь я все узнал, что мне надо. Для того-то и
ждал тебя. Слушай, ты, стало быть, ее любишь, а Бьорингу отмстить хочешь — вот
что мне надо было узнать. Я все время это так и подозревал, когда тебя здесь
ждал. Ceci posé, cela change la question.
[132]
И тем лучше, потому что она
сама тебя любит. Так ты и женись, нимало не медля, это лучше. Да иначе и нельзя
тебе, ты на самом верном остановился. А затем знай, Аркадий, что у тебя есть
друг, это я, которого ты можешь верхом оседлать. Вот этот друг тебе и поможет и
женит тебя: из-под земли все достану, Аркаша! А ты уж подари за то потом
старому товарищу тридцать тысячек за труды, а? А я помогу, не сомневайся. Я во
всех этих делах все тонкости знаю, и тебе все приданое дадут, и ты — богач с
карьерой!
У меня — хоть и кружилась голова, но я с изумлением смотрел
на Ламберта. Он был серьезен, то есть не то что серьезен, но в возможность
женить меня, я видел ясно, он и сам совсем верил и даже принимал идею с
восторгом. Разумеется, я видел тоже, что он ловит меня, как мальчишку (наверное
— видел тогда же); но мысль о браке с нею до того пронзила меня всего, что я
хоть и удивлялся на Ламберта, как это он может верить в такую фантазию, но в то
же время сам стремительно в нее уверовал, ни на миг не утрачивая, однако,
сознания, что это, конечно, ни за что не может осуществиться. Как-то все это
уложилось вместе.
— Да разве это возможно? — пролепетал я.
— Зачем нет? Ты ей покажешь документ — она струсит и пойдет
за тебя, чтобы не потерять деньги.
Я решился не останавливать Ламберта на его подлостях, потому
что он до того простодушно выкладывал их предо мной, что даже и не подозревал,
что я вдруг могу возмутиться; но я промямлил, однако, что не хотел бы жениться
только силой.
— Я ни за что не захочу силой; как ты можешь быть так подл,
чтобы предположить во мне это?
— Эвона! Да она сама пойдет: это — не ты, а она сама
испугается и пойдет. А пойдет она еще потому, что тебя любит, — спохватился
Ламберт.
— Ты это врешь. Ты надо мной смеешься. Почему ты знаешь, что
она меня любит?
— Непременно. Я знаю. И Анна Андреевна это полагает. Это я
тебе серьезно и правду говорю, что Анна Андреевна полагает. И потом еще я
расскажу тебе, когда придешь ко мне, одну вещь, и ты увидишь, что любит.
Альфонсина была в Царском; она там тоже узнавала…
— Что ж она там могла узнать?
— А вот пойдем ко мне: она тебе расскажет сама, и тебе будет
приятно. Да и чем ты хуже кого? Ты красив, ты воспитан…
— Да, я воспитан, — прошептал я, едва переводя дух. Сердце
мое колотилось и, конечно, не от одного вина.
— Ты красив. Ты одет хорошо.
— Да, я одет хорошо.
— И ты добрый…
— Да, я добрый.
— Почему же ей не согласиться? А Бьоринг все-таки не возьмет
без денег, а ты можешь ее лишить денег — вот она и испугается; ты женишься и
тем отмстишь Бьорингу. Ведь ты мне сам тогда в ту ночь говорил, после морозу,
что она в тебя влюблена.
— Я тебе это разве говорил? Я, верно, не так говорил.
— Нет, так.
— Это я в бреду. Верно, я тебе тогда и про документ сказал?
— Да, ты сказал, что у тебя есть такое письмо; я и подумал:
как же он, коли есть такое письмо, свое теряет?
— Это все — фантазия, и я вовсе не так глуп, чтобы этому
поверить, — бормотал я. — Во-первых, разница в летах, а во-вторых, у меня нет
никакой фамилии.
— Да уж пойдет; нельзя не пойти, когда столько денег
пропадет, — это я устрою. А к тому ж тебя любит. Ты знаешь, этот старый князь к
тебе совсем расположен; ты чрез его покровительство знаешь какие связи можешь
завязать; а что до того, что у тебя нет фамилии, так нынче этого ничего не
надо: раз ты тяпнешь деньги — и пойдешь, и пойдешь, и чрез десять лет будешь
таким миллионером, что вся Россия затрещит, так какое тебе тогда надо имя? В
Австрии можно барона купить. А как женишься, тогда в руки возьми. Надо их
хорошенько. Женщина, если полюбит, то любит, чтобы ее в кулаке держать. Женщина
любит в мужчине характер. А ты как испугаешь ее письмом, то с того часа и
покажешь ей характер. «А, скажет, он такой молодой, а у него есть характер».
Я сидел как ошалелый. Ни с кем другим никогда я бы не упал
до такого глупого разговора. Но тут какая-то сладостная жажда тянула вести его.
К тому же Ламберт был так глуп и подл, что стыдиться его нельзя было.
— Нет, знаешь, Ламберт, — вдруг сказал я, — как хочешь, а
тут много вздору; я потому с тобой говорил, что мы товарищи и нам нечего
стыдиться; но с другим я бы ни за что не унизился. И, главное, почему ты так
утверждаешь, что она меня любит? Это ты хорошо сейчас сказал про капитал; но
видишь, Ламберт, ты не знаешь высшего света: у них все это на самых
патриархальных, родовых, так сказать, отношениях, так что теперь, пока она еще
не знает моих способностей и до чего я в жизни могу достигнуть — ей все-таки
теперь будет стыдно. Но я не скрою от тебя, Ламберт, что тут действительно есть
один пункт, который может подать надежду. Видишь: она может за меня выйти из
благодарности, потому что я ее избавлю тогда от ненависти одного человека. А
она его боится, этого человека.
— Ах, ты это про твоего отца? А что, он очень ее любит? — с
необыкновенным любопытством встрепенулся вдруг Ламберт.
— О нет! — вскричал я, — и как ты страшен и в то же время
глуп, Ламберт! Ну мог ли бы я, если б он любил ее, хотеть тут жениться? Ведь
все-таки — сын и отец, это ведь уж стыдно будет. Он маму любит, маму, и я
видел, как он обнимал ее, и я прежде сам думал, что он любит Катерину
Николаевну, но теперь узнал ясно, что он, может, ее когда-то любил, но теперь
давно ненавидит… и хочет мстить, и она боится, потому что я тебе скажу,
Ламберт, он ужасно страшен, когда начнет мстить. Он почти сумасшедшим
становится. Он когда на нее злится, то на все лезет. Это вражда в старом роде
из-за возвышенных принципов. В наше время — наплевать на все общие принципы; в
наше время не общие принципы, а одни только частные случаи. Ах, Ламберт, ты
ничего не понимаешь: ты глуп, как палец; я говорю тебе теперь об этих
принципах, а ты, верно, ничего не понимаешь. Ты ужасно необразован. Помнишь, ты
меня бил? Я теперь сильнее тебя — знаешь ты это?