Снег - читать онлайн книгу. Автор: Орхан Памук cтр.№ 57

Она повернулась к мужу. Супруги быстро переговорили, как трудолюбивые король и королева, озабоченные государственными делами. Отчасти с изумлением, отчасти с восхищением, Ка слушал, как они в мгновение ока договорились о том, какой костюм наденет Сунай, когда вскоре будет выступать по телевидению (штатскую одежду, военную форму или костюм?); уже подготовлен письменный текст того, что он будет говорить (часть написала Фунда Эсер); о доносе хозяина отеля "Веселый Карс", в котором они останавливались в прошлые приезды в Карс, и о том, что он попросил защиты (он беспокоился из-за того, что солдаты то и дело заходили в его отель и устраивали обыски, поэтому сам донес на двух молодых подозрительных постояльцев); они прочитали послеобеденную программу передач карсского телеканала «Граница», которая была написана после выкуренной пачки сигарет (в четвертый и пятый раз показать спектакль в Национальном театре, три раза повторить речь Суная, героические и приграничные народные песни, научно-популярный фильм, представляющий туристам красоты Карса, и фильм местного производства "Розовощекая").

— Что будем делать с нашим запутавшимся поэтом, который мыслями в Европе, а сердцем с воинствующими студентами лицея имамов-хатибов? — спросил Сунай.

— По твоему лицу видно, — сказала Фунда Эсер, улыбнувшись. — Он хороший парень. Он нам поможет.

— Но он проливает слезы из-за исламистов.

— Потому что он влюблен, — сказала Фунда Эсер. — Наш поэт слишком чувствителен в эти дни.

— А, наш поэт влюблен? — спросил Сунай с театральным жестом. — Только самые настоящие поэты во время восстания могут думать о любви.

— Он не настоящий поэт, он настоящий влюбленный, — сказала Фунда Эсер.

Безошибочно поиграв в эту игру еще какое-то время, супруги и разозлили Ка, и ошеломили. Потом они сидели друг против друга за большим столом в ателье и пили чай.

— Я говорю тебе, если ты решишь, что поможешь нам, это будет самым умным поступком, — сказал Сунай. — Кадифе — любовница Ладживерта. Ладживерт приезжает в Карс не ради политики, а ради любви. Этого убийцу не арестовывали, чтобы выявить молодых исламистов, с которыми он связан. Сейчас раскаиваются. Потому что вчера он исчез в мгновение ока, перед нападением на общежитие. Все молодые исламисты в Карсе восхищаются им и связаны с ним. Он, конечно, где-то в Карсе и непременно будет искать тебя. Тебе, возможно, будет трудно сообщить нам, но если они прикрепят на тебя один — или даже два — микрофона, как это было у покойного директора педагогического института, а на твое пальто прикрепят датчик, то, когда он тебя найдет, тебе не нужно будет слишком сильно бояться. Как только ты отойдешь, его сразу же поймают. — По лицу Ка он сразу понял, что ему не нравится эта мысль. — Я не настаиваю, — сказал он. — Tы это скрываешь, но по твоему сегодняшнему поведению становится понятно, что ты осторожный человек. Ты, конечно, умеешь защитить себя, но я все же скажу тебе, что тебе следует обратить внимание на Кадифе. Подозревают, что все, что она слышит, она тотчас сообщает Ладживерту; и должно быть, сообщает и то, о чем дома каждый вечер за обеденным столом разговаривают ее отец и гости. В некотором смысле из-за удовольствия предать своего отца. Но также и из-за того, что она связана любовью к Ладживерту. Что в этом человеке, по-твоему, такого удивительного?

— В Кадифе? — спросил Ка.

— В Ладживерте, конечно же, — сказал Сунай, сердясь. — Почему все восхищаются этим убийцей? Почему по всей Анатолии его имя — легенда? Ibi разговаривал с ним, ты можешь мне сказать это?

Когда Фунда Эсер вытащила пластмассовую расческу и начала нежно и старательно расчесывать выцветшие волосы мужа, Ка, которому было очень трудно сосредоточиться, замолчал.

— Послушай речь, с которой я выступлю на телевидении, — сказал Сунай. — Отвезем-ка мы тебя на грузовике в твой отель.

До окончания запрета выходить на улицы осталось сорок пять минут. Ка попросил разрешения вернуться в отель пешком, они разрешили.

На душе у него немного просветлело от пустоты широкого проспекта Ататюрка, от безмолвия соседних улиц под снегом, от красоты покрытых снегом старых русских домов и диких маслин, как вдруг он заметил, что за ним идет человек. Он прошел проспект Халит-паши и с Малого проспекта Казым-бея повернул налево. Шедший следом агент, охая, пытался поспеть за ним в рыхлом снегу. За ним следом пристроился и тот черный дружелюбный пес с белым пятном на лбу, который носился вчера по вокзалу. Ка спрятался в одной из мануфактурных лавок в квартале Юсуф-паши и стал наблюдать за шедшим следом агентом, а затем внезапно вышел перед ним.

— Вы следите за мной для того, чтобы получить информацию или чтобы охранять меня?

— Ей-богу, сударь, как вам будет угодно.

Но человек был таким усталым и измученным, что был не в состоянии защитить не только Ка, но даже самого себя. Он выглядел, самое меньшее, лет на шестьдесят пять, лицо его было покрыто морщинами, голос был слабым, в глазах не было блеска, и он смотрел на Ка испуганно — не как полицейский в штатском, а, скорее, как человек, который боится полиции. Увидев, что носки его ботинок марки «Сюмербанк», которые носит вся гражданская полиция в Турции, расклеились, Ка пожалел его.

— Вы полицейский, если у вас есть удостоверение личности, давайте попросим открыть здешнюю закусочную "Зеленая страна" и посидим немного.

Дверь трактира открылась, в нее не нужно было долго стучать. Они пили со шпиком, которого, как узнал Ка, звали Саффет, ракы, ели пирожки, которыми он поделился с черным псом, и слушали речь Суная. Его речь ничем не отличалась от речи других лидеров, которые Ка слышал после прочих военных переворотов. Пока Сунай говорил, что сторонники курдского национализма и религиозных порядков, подстрекаемые нашими общими врагами, а также выродившиеся политики, которые делают все для того, чтобы получить голоса избирателей, привели Карс к краю пропасти, Ка даже заскучал.

Когда он пил вторую рюмку ракы, шпик почтительно указал на Суная в телевизоре. С его лица исчезло служебное выражение, оно сменилось выражением несчастного гражданина, который подает прошение начальству.

— Вы с ним знакомы, и, кроме того, он вас уважает, — сказал он. — У нас будет небольшая просьба. Если вы у него попросите, я избавлюсь от этой адской жизни. Пожалуйста, пусть меня заберут с этих допросов по Делу об отравлении и направят в другое место.

В ответ на вопросы Ка он встал и закрыл на задвижку дверь закусочной. Сел к нему за стол и рассказал о "допросах по делу об отравлении".

Довольно запутанный рассказ, — еще и потому, что и без того обалдевшая голова Ка моментально затуманилась, — начинался с того, что военные и разведывательные организации заподозрили, что шербет с корицей, который продавался в буфете под названием "Современный буфет", где торговали бутербродами и сигаретами и куда ходило очень много солдат, был отравлен. Первое происшествие, которое привлекло внимание, произошло с одним стамбульским офицером-пехотинцем в запасе. Два года назад, перед учениями, которые, как было понятно, будут весьма нелегкими, этот офицер начал дрожать от температуры так, что не мог стоять на ногах. В лазарете, куда его поместили, стало понятно, что он отравился, и солдат, решив, что умирает, в гневе обвинил горячий шербет, который пил, купив в буфете на углу проспекта Казыма Карабекира и Малого проспекта Казым-бея из любопытства, как нечто новое. Об этом случае, о котором забыли бы, не придав ему значения, потому что это было обычное отравление, вспомнили опять, когда еще два отставных офицера через небольшой промежуток времени были помещены в лазарет с теми же симптомами. Они тоже дрожали, заикались от дрожи, от слабости не могли стоять на ногах и обвиняли тот же горячий шербет, который выпили из любопытства. Этот горячий шербет делала одна курдская тетушка у себя дома в квартале Ататюрка, утверждая, что изобрела его сама, а когда он всем понравился, начала продавать его в буфете, которым владели ее племянники. Эта информация была получена в результате тайного допроса, сразу же проведенного в то время в военном штабе Карса. Однако в результате исследования на ветеринарном факультете тайно взятых образцов тетушкиного шербета никакой яд обнаружен не был. Когда дело уже должны были вот-вот закрыть, генерал, рассказавший своей ясене об этом деле, с ужасом узнал, что она каждый день пила по нескольку стаканов этого горячего шербета, решив, что он поможет против ее ревматизма. Многие жены офицеров да и многие офицеры часто пили шербет под предлогом того, что он полезен для здоровья, и просто от скуки. Когда короткий допрос установил, что офицеры и их семьи, солдаты, отпрашивающиеся на рынок, семьи солдат, приехавшие навестить своих сыновей, пили очень много этого шербета, продававшегося в центре города, где они проходили по десять раз за день и который был единственным новым развлечением в Карсе, генерал испугался первой полученной информации и, волнуясь, как бы чего не вышло, передал дело в органы Разведывательного управления и в инспекцию Генерального штаба. В те дни, по мере того как армия, насмерть сражавшаяся на юго-востоке с партизанами РПК, одерживала победы, среди некоторых безработных и потерявших надежду молодых курдов, мечтавших присоединиться к партизанам, распространялись странные и пугающие мечты о мести. Конечно же, различные шпионы управления, дремавшие в кофейнях Карса, знали об этих гневных мечтах, таких как бросить бомбу, украсть людей, разрушить статую Ататюрка, отравить воду в городе, взорвать мост. Поэтому дело восприняли всерьез, но из-за щекотливости вопроса сочли неудобным допрашивать владельцев буфета с применением пыток. Вместо этого, когда продажи возросли, на кухню довольной курдской тетушки и в буфет внедрили агентов из канцелярии губернатора. Агент в буфете снова указал, что никакой инородный порошок не попадал ни в напиток с корицей, который был собственного изобретения тетушки, ни в стеклянные стаканы, ни на тряпку для рук, намотанную на гнутую ручку жестяных черпаков, ни в коробку для мелких монет, ни на ржавые отверстия в посуде и мойке, ни на руки работавших в буфете. А через неделю он был вынужден покинуть работу с теми же признаками отравления, мучаясь рвотой. А агент, которого внедрили в дом к тетушке в квартале Ататюрка, был намного более трудолюбивым. Каждый вечер он сообщал обо всем в письменных рапортах, начиная с тех, кто входил и выходил из дома, и вплоть до описания использованных при приготовлении блюд ингредиентов (морковь, яблоки, сливы и сушеные тутовые ягоды, цветы граната, шиповник и алтей). Через короткое время эти рапорты превратились в достойные похвалы рецепты горячего шербета, пробуждавшие аппетит. Агент пил в день по пять-шесть графинов шербета и рапортовал не о его вреде, а о том, что считает его полезным, что он хорошо помогает против болезней, что это настоящий «горный» напиток и что он как будто бы взят из знаменитой курдской народной повести "Мем и Зин". Специалисты, присланные из Анкары, потеряли доверие к этому агенту, потому что он был курдом, и из того, что от него узнали, сделали вывод, что напиток травит турок, но не действует на курдов, но из-за того, что это не соответствовало государственной установке о том, что между турками и курдами нет никакой разницы, никому не сообщили о своих соображениях. Группа врачей, приехавшая после этого из Стамбула, открыла особую санитарную часть в больнице социального страхования, чтобы исследовать эту болезнь. Но ее заполнили совершенно здоровые жители Карса, которые хотели, чтобы их осмотрели бесплатно, страдающие от обычных болезней, таких как выпадение волос, псориаз, грыжа и заикание, что бросило тень на серьезность исследования. Так что пока этот постепенно разрастающийся шербетный заговор, который, если это правда, уже сейчас оказывает смертельное воздействие на тысячи солдат, не подорвал ничье моральное состояние, вся работа по разоблачению вновь легла на службы Разведывательного управления Карса и на их трудолюбивых сотрудников, среди которых был и Саффет. Множество агентов было выделено для того, чтобы следить за теми, кто пьет шербет, который с радостью варила курдская тетушка. Теперь вопрос заключался не в том, чтобы установить, как действует на жителей Карса яд, а в том, чтобы точно понять, травятся жители города на самом деле или нет. Таким образом, агенты следили за всеми гражданами — и штатскими, и военными, любившими с аппетитом пить шербет с корицей, и иногда следили за каждым из них по отдельности, выслеживая их до дверей квартир. Ка дал слово этому агенту, у которого в результате этих дорогостоящих и утомительных действий иссякли силы и расползлись ботинки, рассказать обо всем Сунаю, все еще говорившему по телевизору.