Снег - читать онлайн книгу. Автор: Орхан Памук cтр.№ 55

Страница

Через какое-то время послышались два выстрела, сначала из рации. Потом они услышали звук выстрела, отразившийся эхом в долине реки. Это был привет, посланный им? Поодаль, у начала моста два телохранителя ожидали их. Они смотрели на квартал нищих, наскоро построенных лачуг, расположившихся спустя столетие на месте разрушенных русскими пушками особняков богатых османских генералов, на парк на противоположном берегу реки, в котором когда-то развлекались богатые буржуа Карса, и на город за ними.

— Гегель первым заметил, что история и театр созданы из одной материи, — сказал Сунай. — История, как и театр, заставляет помнить, что предоставляет возможность играть «роли». Появление смельчаков на исторической сцене, как и на сцене театральной, также…

Вся равнина сотряслась от взрывов. Ка понял, что в ход пошел пулемет на крыше танка. Танк нанес удар, но промахнулся. Последовавшие взрывы были взрывами ручных гранат, которые кидали солдаты. Лаяла собака. Дверь лачуги открылась, и наружу вышли два человека. Они подняли руки. Между тем Ка увидел, как из разбитого окна вырываются наружу языки пламени. Вышедшие с поднятыми руками легли на землю. Черный пес, с радостным лаем носившийся по сторонам во время всех этих действий, подбежал к лежащим на земле, размахивая хвостом. Затем Ка увидел, что сзади кто-то бежит, и услышал выстрелы солдат. Человек упал на землю, затем все звуки смолкли. Прошло много времени, и кто-то закричал, но Суная это уже не интересовало.

Они вернулись в ателье, за ними следом шли телохранители. Как только Ка увидел прекрасные обои старого особняка, он понял, что не может сопротивляться новому стихотворению, которое появилось у него, и отошел в сторонку.

Когда Сунай увидел, что Ка написал стихотворение, то встал из-за своего стола, заполненного бумагами, поздравил его и подошел к нему, прихрамывая.

— Стихотворение, которое ты читал вчера в театре, тоже было очень современным, — сказал он. — К сожалению, в нашей стране зритель не того уровня, чтобы понять современное искусство. Поэтому в свои произведения я включаю танец живота и приключения вратаря Вурала, которые понятны людям. Но затем, не делая совершенно никаких уступок, я использую самый современный "театр жизни", проникающий в саму жизнь. Я предпочитаю творить и убогое, и благородное искусство вместе с народом, вместо того чтобы играть в Стамбуле на деньги какого-то банка бульварные комедии в подражание европейским. А сейчас скажи мне по дружбе, почему ты не опознал виновных среди подозреваемых сторонников религии, которых тебе показывали в Управлении безопасности, а затем на ветеринарном факультете?

— Я никого не узнал.

— Когда стало понятно, как ты любил мальчика, который отвел тебя к Ладживерту, солдаты хотели задержать тебя. У них вызывало подозрение, что ты накануне переворота приехал из Германии и то, что, когда убили директора педагогического института, ты был там. Они хотели допросить тебя и под пытками узнать, что ты скрываешь, но я остановил их, поручившись за тебя.

— Спасибо.

— До сих пор непонятно, почему ты поцеловал того мертвого мальчика, который отвел тебя к Ладживерту.

— Я не знаю, — ответил Ка. — В нем было что-то очень честное и искреннее. Я думал, что он проживет сто лет.

— Хочешь, я прочитаю тебе, что за фрукт был этот Неджип, которого ты так жалеешь?

Он вытащил бумагу и прочитал, что Неджип в прошлом марте однажды сбежал из школы, был замешан в инциденте с разбитым стеклом в пивной «Радость» из-за того, что там продавали алкоголь в Рамазан, что какое-то время работал в областном отделении Партии Благоденствия по мелким поручениям, но его убрали оттуда или из-за его экстремистских взглядов, или из-за того, что он пережил нервный приступ, который всех напугал (в отделении партии действовали информаторы, и не один); что он захотел сблизиться с Ладживертом, которым восхищался, во время его приездов в Карс за последние восемнадцать месяцев, что написал рассказ, который сотрудники НРУ сочли «непонятным», и отдал его в одну религиозную газету Карса, которая выходила тиражом в семьдесят пять экземпляров, и после того, как его странным образом несколько раз поцеловал один аптекарь на пенсии, который в этой газете писал маленькие статьи, они со своим другом Фазылом строили планы его убить (оригинал письма с объяснениями, которое они собирались оставить на месте преступления, хранившийся в архиве НРУ, был украден и приобщен к делу), что они иногда прогуливались, смеясь, со своим приятелем по проспекту Ататюрка и в один из октябрьских дней делали неприличные знаки вслед проехавшей мимо них полицейской машине.

— Национальное разведывательное управление здесь работает очень хорошо, — проговорил Ка.

— Они знают, что ты ходил в дом глубокочтимого Шейха Саадеттина, где размещена подслушивающая аппаратура, и, подойдя к нему, целовал ему руку, со слезами на глазах объясняя, что веришь в Аллаха; что ты ставил себя в неприглядное положение перед всеми, кто в почтении стоял там, но они не знают, зачем ты все это делал. Ведь очень многие поэты этой страны, придерживающиеся левых взглядов, беспокоятся о том, как бы "стать верующими, пока исламисты не пришли к власти", и перешли в их ряды.

Ка густо покраснел. И смутился еще больше, так как почувствовал, что Сунай считает это смущение слабостью.

— Я знаю, то, что ты увидел сегодня утром, тебя расстроило. Полиция очень плохо обращается с молодыми людьми, среди них есть даже звери, которые избивают ради удовольствия. Но сейчас оставим это… — Он протянул Ка сигарету. — Я тоже, как и ты, в молодости ходил по улицам Нишанташы и Бейоглу, смотрел, как сумасшедший, западные фильмы, прочитал всего Сартра и Золя и верил, что наше будущее — это Европа. А сейчас я не думаю, что ты сможешь спокойно наблюдать, как этот мир рушится, как твоих сестер заставляют носить платок, как запрещают стихи за то, что их не одобряет религия, как в Иране. Потому что ты — из моего мира, в Карсе нет больше никого, кто читал стихи Т. С. Элиотта.

— Читал Мухтар, кандидат на пост главы муниципалитета от Партии Благоденствия, — сказал Ка. — Он очень интересуется поэзией.

— Нам уже даже не надо его арестовывать, — сказал Сунай, улыбнувшись. — Первому солдату, который постучал в его дверь, он вручил подписанную им бумагу, что снимает свою кандидатуру на пост мэра города.

Раздался взрыв. Оконные стекла и рамы задрожали. Они оба посмотрели туда, откуда донесся грохот, в окна, выходившие в сторону речушки Карс, но, не увидев ничего, кроме покрытых снегом тополей и обледенелых карнизов обычного пустого дома на другой стороне дороги, подошли к окну. На улице не было никого, кроме охранника, стоявшего перед дверью. Карс даже в полдень был невероятно печален.

— Хороший актер, — произнес Сунай как на сцене, — выявляет силы, которые копились в истории за годы и столетия, силы, которые были спрятаны, которые не взорвались и не вырвались наружу, силы, о которых не говорили. Всю свою жизнь, в самых отдаленных уголках, на самых неизведанных путях, на самых маленьких сценах он ищет голос, который сможет даровать ему настоящую свободу. А когда его находит, то должен, не боясь ничего, идти до конца.

Страница