Когда я спросил: «Какую профессию?», она поджав губы, ответила: «Право».
Мы еще раз отправились в путешествие на лифте. Никто ни с кем не разговаривал, все стояли и ждали, глядя на цифры над дверью. Когда мы вышли, женщина-прокурор остановила меня перед одной из скамеек в коридоре.
— Когда судья вас позовет, вы расскажете ему все, что рассказали мне в прошлый раз, — сказала она.
— Надеюсь, это мой последний приход! — сказал я.
Она ушла. Мне было запрещено входить в зал суда. Сев на скамейку, я стал ждать. Через некоторое время пришли полицейские, которые меня привезли, вошли в зал суда, но, спустя некоторое время, они вышли и, встав в коридоре, тоже стали чего-то ждать. Мне стало любопытно, и я подошел к ним.
— Обвиняемые вошли в здание, но лифт сломан, — сказал один из полицейских.
— Мне интересно, почему они во всем признались, — сказал я.
— Потому что мы хорошо с ними обошлись, — сказал полицейский с тонкими усиками.
— Но все равно непонятно, почему они сознались в остальных своих преступлениях, — сказал я. — Разве за это не больше наказание? Сколько лет им дадут?
— За ограбление — от четырех лет.
— А чего же не отпирались?
— Послушай, браток, — сказал полицейский с новым часами, слегка заведясь. — Мы в ту ночь даже пальцем их не тронули. Я в тот вечер не ужинал, а они поужинали. Тебе ясно?
— Они думают, что если во всем сознаются, а я пойду и расскажу судье об их добрых намерениях, им дадут меньше, — сказал светловолосый. — Они считают, что судья мой однокурсник.
Они засмеялись.
Тот, что с новыми часами, указывая на светловолосого, сказал:
— Он — детектив по допросам. Умеет развязать язык, хорошо обращаясь.
— Я их друг, — сказал светловолосый полицейский.
Они опять засмеялись. Я вернулся и сел на скамейку. Полицейские вошли в зал суда. Должно быть, прошло много времени, на скамейку светило солнце, я вспотел. Я встал и стал ходить туда-сюда по невероятно пустому и длинному коридору. Затем остановился и стал смотреть на силуэт Нью-Йорка. Мне показалось, что все, что я вижу, все небоскребы и рекламы в одно мгновение будут уничтожены. Наконец пришла женщина-прокурор.
— Вы еще не ушли? — спросила она. — Сломался лифт, обвиняемые поднимаются пешком по лестнице. Мы ждем.
Через некоторое время опять пришли полицейские. Они разговаривали между собой. Я волей-неволей слушал издалека. Один их друг в свой выходной день стал свидетелем преступления, совершенного рядом с его домом. Он, вытащив пистолет, застрелил убегавшего преступника. Так как был известен его адрес, ему начали угрожать по телефону, и он переехал в другой квартал. Они еще рассказывали о чем-то и смеялись, когда вошли в зал суда. Оттуда долгое время никто не выходил. Так как в коридоре не раздавалось ни звука, я решил, что про меня забыли. Лампы на потолке, пустые стулья и скамейки в коридоре отражались на мраморном полу. Я постепенно начал потеть. Через некоторое время опять пришла женщина-прокурор.
— Они вошли в здание суда, но их не могут найти, — сказала она.
— Разве они не поднимаются по лестнице?
— Мы ждем.
Она ушла. Пока она шла, я смотрел на ее туфли на каблуках. Она вошла в зал суда и исчезла. Почему-то, пока я ждал, мне больше не хотелось смотреть на часы, и я ждал на скамейке, совершенно не двигаясь, так долго, что потерял счет времени, я сидел и потел. Я верил, что новые часы полицейского уже испортились, силуэт Нью-Йорка, на который я встав, смотрел, словно испарялся, мне захотелось понять и увидеть что-нибудь в облаках. Женщина-прокурор пришла наконец, когда я все забыл.
— Обвиняемые исчезли в здании, — сказала она. — Раз их не нашли, судья отклонил слушание. Вы можете идти.
Когда я вышел на улицу после долго путешествия на лифте, я решил умыться. В закусочной, куда я зашел, официант сказал:
— Туалет только для клиентов. Вам нужно что-нибудь заказать.
— Один гамбургер, — сказал я, не садясь.
— Простой?
— Да.
И, войдя в туалет, я умыл лицо.
КРАСИВЫЕ ПИРОЖКИ БЕЗ ЗАПАХА
Когда я сказал, что хлебцы, кексы с изюмом, сухие пирожные, которые мы покупаем в пекарне, дома теряют свой вкус, мне в ответ рассмеялись. В дождливую и темную субботу мы пили после обеда чай, обсуждая, идти нам или нет на вечеринку профессоров и студентов, которая состоится в Колумбийском университете. Они сказали: этот прекрасный, очень мягкий, нежный, ароматный, очень теплый, аппетитный запах теста, которым благоухают их печки, который пробуждает в человеке необъяснимое желание, как только вы входите в магазин, как можно скорее купить всю выпечку, все пирожки, хлебцы и булочки — это искусственный запах, который закачивается в магазин специальными машинами. В большинстве магазинов, где продают хлеб, до которого, обманувшись запахом, хочется дотронуться кончиком пальцев, нет даже духовки. Вы бы сказали, выражаясь старыми словами, что это «истинное, совершенное крушение иллюзий», сильное ощущение безвкусицы, пошлости. Ну, на худой конец, можно сказать, что это смешно.
Вы понимаете, что это ощущение безвкусицы проникает в вашу повседневную жизнь в Нью-Йорке до тех пор, пока вы не привыкнете и не узнаете его. Мясо этого гамбургера, который я держу в руке, из мясного фарша или из соевых бобов, а эти гвоздики в цветочных горшках, которые поливают вычурные фонтаны, пластмассовые, а этот фотоаппарат, который, как пишут в газете, продается невероятно дешево, именно тот, что я хочу купить?
Если бетонную стену выкрасить под кирпич, можно не обратить на это внимания: мы все еще помним настоящие кирпичные стены, и многие из нас знают, как выкладываются кирпичные стены, бетонная стена, подражающая кирпичной, — это шутка, которая не особо сильно нас беспокоит. Но если все превратить в подражание? Архитектура, которая в настоящее время плодится в Нью-Йорке, как грибы, и называется претенциозным выражением «постмодерн», — архитектура именно такого рода. Архитекторы специально задумывают строения, чтобы сделать акцент на чувстве подражания: я думаю, что строения со стеклянными поверхностями невероятных размеров, завитками и изгибами, напоминающими средние века, словно предназначены, чтобы быть ничем. Или же они намерены обмануть нас своим внешним видом, чтобы казаться чем-то другим, а не тем, что они есть.
Но самое странное то, что пока нас обманывает реклама, слоганы по радио, огромные рекламные плакаты, красивые манекенщицы по телевизору, они вовсе не чувствуют необходимости скрывать, что это обман. Вы знаете, что в мороженом — не клубника, а красная краска, знаете, что похвальным отзывам на спинках книг не верят даже сами авторы, что актриса, которая выступает уже сорок лет, не молода, что ее лицо подтянуто, и что Рональду Рейгану его речи пишут другие. Но я не думаю, что большинство особо заботят эти маленькие тайны. Наверное, усталый рядовой гражданин, который торопливо идет по 5-й авеню, думает: «Зачем мне интересоваться, пластмассовый или настоящий цветок сейчас ласкает мой взор? Он ласкает мой взгляд, веселит меня, и этого мне достаточно».