Человек, приехавший в Нью-Йорк недавно, чувствует себя еще хуже. А что если люди здесь хотят надуть меня — сияющими улыбками и мимолетными вежливыми вопросами, жестами и движениями выставляя меня дураком? Неужели человек, который во время долгой поездки на лифте, привычной для всех жителей Нью-Йорка, внезапно спросил, как мои дела, всерьез интересуется мной? Неужели девушке из туристического бюро, забронировавшего для меня гостиницу, и в самом деле хочется узнать, какие у меня планы, или она ведет себя так только потому, что так положено? Зачем они задают эти дурацкие вопросы про Турцию — они действительно хотят узнать ответ или спрашивают просто так? Почему они так много улыбаются мне, почему так часто извиняются, почему они такие внимательные?
Дождливым днем, когда мы ели недавно купленные в магазине булочки, которые дома совершенно не пахли, я пожаловался на это друзьям, но они не согласились со мной. Я, вероятно, приехал из страны, где придают слишком большое значение Правде и Лжи, Добру и Злу, Под линности и Фальши. Я, наверное, ждал здесь такой же искренности, как от жены или от друга, от многочисленных сотрудников незнакомых мне фирм и организаций, от телеведущих, от бесконечных рекламных плакатов, развешанных по всем улицам. Затем мы вспомнили одного общего друга и стали подленько насмехаться над ним.
У него степень, он признанный специалист в своей области; он болтлив, но он настоящий книжный червь — с поистине волчьим аппетитом он проглатывал все книги, а также все новые идеи из области социологии, психологии и философии. Даже мы признавали, хотя не без улыбки, что он лучше, чем все заурядные невежды, которые преподавали в университетах города, но он никак не мог найти работу. Потом мы вспомнили о том, что с грустью рассказывала его жена: тем, кто говорил ему, что он должен ходить по кабинетам, рассказывать о себе, писать всем письма и как-то действовать, чтобы найти работу, он отвечал: «Я к ним не пойду, если им надо — пускай сами ко мне приходят». Домой к нему не приходил никто, кроме друзей, советовавших ему изменить отношение к происходящему. Но, в конце концов, им это тоже надоело, и они погрузились в почтительное молчание, которое ему так нравилось.
Так мы опять вернулись к вопросу, идти или не идти на университетскую вечеринку. Мы знали, что когда войдем в этот ярко освещенный зал, нас опять поразит полная безвкусица. На входе нам, как и всем присутствующим, нужно будет написать свои имена на бейджиках и прикрепить их на отворот пиджака. Свет в зале будет таким же желтым, как и жареный картофель. Я уже видел беспомощность и доброжелательность на лицах гостей с бокалами в руках, рассматривающих друг друга. Нас должны были представить присутствующим, как товар, разложенный на полке супермаркета. Для этого нам нужно будет постараться разрекламировать себя, рассказав окружающим о наших неповторимых достоинствах, наших интересах, о манере разговаривать, о наших интеллектуальных способностях, о нашем чувстве юмора, о нашей психологической устойчивости и общей культуре. Так, подобно яичному шампуню, который отличается от яблочного, и нам предстояло разделиться и занять свои места согласно положению в социальной иерархии Нью-Йорка.
Мои друзья, муж и жена, сморщились, как будто были согласны со мной. Но с другой стороны, мы только что со смехом говорили, какие заманчивые здесь супермаркеты, где, кажется, есть все, что может только прийти в голову. Десятки тысяч этикеток, красок, коробок, картинок, букв, цифр ожидали в этих просторных, благоухающих и светлых магазинах вашего жадного взгляда.
Пока ваш взгляд бродил по красочным поверхностям, у вас и в мыслях не было, что они вот-вот обманут вас: вы как будто напрочь забыли о различии между формой и содержанием. Вы забываете о себе среди притягательных красот торгового рая и не можете насмотреться. Со временем мы учимся понимать, что не так уж и важно, если дома булки пахнут не так, как пахли в магазине.
«Дорогой, ну давай пойдем, — сказала в конце концов жена моего друга. — Хотя бы на людях побудем».
Так мы решили идти на вечеринку.
Может быть, с вечеринок или из супермаркетов в Нью-Йорке и можно уйти с пустыми руками, но вот не налюбоваться на все вдоволь в Нью-Йорке нельзя.
ВСТРЕЧА В МЕТРО, ИЛИ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ПОГИБШЕГО
Я проскочил через турникет и побежал вниз по лестнице, но не успел. Двери закрылись. Поезд разогнался и уехал. В это время дня поезда ходили редко, поэтому я сел на одну из скамеек на перроне и стал ждать следующего. На улице было слишком жарко и солнечно, и сидеть на прохладном и безлюдном перроне оказалось приятным. Через решетки в потолке, выходившие на тротуар Бродвея, струился приятный свет. Луч света был треугольной формы, как в доисторической пещере, и когда через него проходили люди, они на какой-то миг становились похожими на привидения. Некоторое время я смотрел на них, а потом стал слушать разговор пары, севшей рядом со мной.
— Но они ведь еще такие маленькие, — сказала женщина.
— Ну и ладно, — ответил мужчина, покачивая ногой. — Пора стать требовательнее к ним.
— Но они еще такие крохи, — повторила женщина нежно.
Кажется, именно тогда я впервые заметил это лицо в свете, струившемся из решетки, но не узнал его. Узнал я его только лишь увидев силуэт, когда он начал нервно вышагивать по платформе. Это был мой одноклассник из лицея; он два года учился в Стамбуле в университете, но втянулся в политику, а потом внезапно исчез. Мы только потом узнали, что он уехал в Америку, поговаривали, что его богатые родители, испугавшиеся, что сын занялся политикой, отправили его туда, но я знал, что он не очень богатый. Потом мы услышали, от кого я не помню, что он погиб, то ли в автомобильной аварии, то ли в авиакатастрофе, что-то в этом роде. Глядя на него краем глаза и не испытывая при этом никакого волнения, я еще вспомнил, как кто-то из нью-йоркских знакомых упомянул его имя, добавив, что он работает в одной энергетической компании. И работает недавно. Почему-то тогда я не вспомнил, что раньше слышал о его гибели. А если бы и вспомнил, то, наверное, не удивился бы, а только бы подумал, как сейчас, что правдой может быть что-то одно. Когда он отошел в сторонку и прислонился к одному из железных столбов, я встал и пошел к нему.
Когда я позвал его по имени, он не удивился.
— Yes?
Он отпустил усы в турецком стиле, но в Нью-Йорке с такими усами он напоминал мексиканца.
— Ты не узнал меня? — спросил я по-турецки, но по озадаченному выражению его лица понял, что не узнал. Я для него остался далеко в прошлом, в той жизни, что была четырнадцать лет назад.
Когда я назвался, он вспомнил меня. Мгновение я видел в его глазах себя таким, каким я был четырнадцать лет назад. А потом мы стали рассказывать друг другу о себе. Как будто мы были обязаны объяснить друг другу, почему встретились здесь, на Манхэттене, в метро на 116-й улице. Он был инженером и работал не в энергетической, а в телекоммуникационной компании; женат на американке; живет далеко, в Бруклине, но зато в собственной квартире.
— Правду говорят, что ты пишешь романы? — спросил он.