А порою очень грустны - читать онлайн книгу. Автор: Джеффри Евгенидис cтр.№ 97

Цирюльник взял ножницы. Митчелл покачал головой. Цирюльник взял электробритву, и Митчелл кивнул.

Им пришлось договариваться о длине, и после пары дорожек они сошлись на одной шестой дюйма. Со всем было покончено за пять минут. Состриженные каштановые кудри Митчелла кучками падали на пол. Мальчишка в драных шортах вымел их наружу, в канаву.

Выйдя от цирюльника, Митчелл все поглядывал на свое эффектное отражение в витринах. Он походил на собственный призрак.

Одна витрина, у которой Митчелл остановился, чтобы посмотреться, оказалась витриной ювелирного магазина. Войдя внутрь, он увидел ящик с религиозными медальонами. Там были кресты, мусульманские полумесяцы, звезды Давида, символы инь-ян и другие эмблемы, ему неведомые. Среди крестов самых разных видов и размеров Митчелл, поразмышляв, выбрал один. Ювелир взвешивал товар и аккуратно упаковывал: укладывал в атласный мешочек, помещал его в резную деревянную коробочку, которую заворачивал в разукрашенную бумагу, а потом запечатывал сверток воском. Оказавшись на улице, Митчелл тут же разорвал изысканную упаковку и вытащил крест. Он был серебряный, с синей инкрустацией. Немаленький. Поначалу он носил крест под футболкой, но спустя неделю, когда сделался официальным волонтером, стал носить его поверх, чтобы всем было видно, в том числе больным и умирающим.

Митчелл волновался: вдруг через десять минут он с криком убежит оттуда. Но все вышло лучше, чем он ожидал. В первый день его повсюду сопровождал дружелюбный широкоплечий парень, у которого была пасека в Нью-Мексико.

— Ты скоро сам увидишь, тут все организовано не слишком строго, — говорил пчеловод, проходя с Митчеллом между коек. — Люди то приходят, то уходят, так что ты просто давай подключайся как сможешь.

Заведение оказалось гораздо меньше, чем можно было представить по книжечке «Нечто прекрасное во имя Бога». В мужском отделении стояло менее сотни коек, где-то около семидесяти пяти. На женской половине еще меньше. Пчеловод показал Митчеллу кладовую, где держали лекарства и бинты. Он провел его мимо кухни, потемневшей от сажи, и столь же примитивной постирочной. Перед кипящим чаном стояла монахиня, потыкивая белье длинной палкой, а другая выносила мокрые простыни на крышу для просушки.

— Ты тут давно? — спросил Митчелл пчеловода.

— Пару недель. Всю семью привез. Решили устроить себе такие рождественские каникулы. И новогодние. Жена с детьми работают в сиротском приюте. Я подумал, здесь детям тяжеловато будет. А так, ухаживать за маленькими детишками — это ничего.

Пчеловод, загорелый, со светлыми кудрями, походил на легенду серфинга или на стареющего футбольного защитника. Взгляд у него был ровный, спокойный.

— То, что я приехал сюда, — заслуга двух человек, — сказал он, прежде чем оставить Митчелла одного. — Матери Терезы и Альберта Швейцера. Пару лет назад я прямо торчал от Швейцера. Прочитал все, что он написал. Не успел опомниться, как на подготовительные медицинские курсы записался. На вечерние. Биология. Органическая химия. Все остальные на курсах были на двадцать лет меня младше. Но я все равно ходил. В прошлом году сдал подготовительные экзамены, подал в шестнадцать медицинских школ, и в одну меня приняли. Следующей осенью начну.

— А с пчелами что будешь делать?

— Пасеку я продаю. Хочу перевернуть страницу. Начать новую главу. Или какие там еще бывают клише?

В тот день Митчелл не слишком перетруждался, привыкал к обстановке. Он помогал разносить обед, разливал по мискам даал. Подносил стакан воды больным. В целом мужчины оказались чище и здоровее, чем он ожидал. Тут были и престарелые, человек десять, с лицами как у скелетов, неподвижно лежавшие на койках, и довольно много людей среднего возраста, и даже несколько молодых. Не всегда удавалось понять, чем они больны. На койках у них не висели таблички. Ясно было одно — этим людям больше некуда пойти.

Заведовала богадельней монахиня, сестра Луиза, солдафонша, носившая очки в черной роговой оправе. Она весь день стояла у входа и рявкала, отдавая приказы. Добровольцев считала досадной помехой. Остальные монахини были все как одна спокойные и добрые. Митчелл удивлялся, как у них, таких маленьких и тонкокостных, хватает сил поднимать бедняков на улицах, укладывать их в старую карету скорой, выносить тела умерших.

Волонтеры составляли пеструю компанию. Там была группа ирландок, веривших в папскую непогрешимость. Был англиканский священник, который говорил про воскресение: «Идея неплохая». Был шестидесятилетний мужчина (гей) из Нового Орлеана, который до приезда в Калькутту прошел паломническим маршрутом в Испании, сделав остановку в Памплоне, чтобы поучаствовать в фиесте. Свен и Эллен, лютеранская пара из Миннесоты, ходили в одинаковой расцветки жилетах в стиле сафари, с карманами, полными конфет; правда, монахини запрещали их раздавать. Двое угрюмых французов, студентов-медиков, за работой слушали свои «Уолкмены» и ни с кем не разговаривали. Тут были супружеские пары, приехавшие волонтерами на неделю, и студенты, проводившие здесь полгода или год. Кто бы откуда ни прибыл, все, как могли, старались следовать установленным здесь принципам.

Всякий раз, когда Митчелл видел мать Терезу по телевизору, когда она встречалась с президентами или когда ей вручали гуманитарные награды, она напоминала ведьму из сказки, ворвавшуюся на пышный бал; всякий раз, когда она подходила к микрофону, неизменно слишком высокому, так что ей приходилось, словно в молитве, поднимать лицо — лицо одновременно девичье и старушечье, столь же не поддающееся описанию, сколь и ее восточноевропейский голос со странным акцентом, который издавал этот безгубый рот, — всякий раз, когда мать Тереза выступала, она цитировала Евангелие от Матфея, 25:40: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». Ее деятельность основывалась именно на этой цитате из священного текста, одновременно выражавшей мистические верования и являвшейся практической инструкцией по благотворительной работе. Тела в Доме для умирающих бедняков, увечные, больные, были телом Христа, и каждому из них присуща была божественная природа. Здесь эту цитату требовалось понимать буквально. Верить убежденно и искренне, что в твоей душе действительно происходит некая алхимическая реакция: ты смотришь в глаза умирающего и видишь, как в ответ на тебя смотрит Христос.

С Митчеллом такого не произошло. Он и не ожидал, что произойдет, но к концу второй недели ему стало до постыдного ясно, что он выполняет здесь лишь самые простые дела, требующие наименьшей самоотдачи. Например, он ни разу никого не помыл. Мыть больных — это была основная работа иностранных волонтеров. Каждое утро Свен и Эллен, у которых в Миннесоте была своя компания по ландшафтному дизайну, проходили вдоль ряда коек, помогая мужчинам добраться до туалета на другом конце здания. Если мужчины были слишком слабы или больны и не могли ходить, Свен просил пчеловода или англиканского священника помочь ему нести носилки. Сидя у койки и делая массаж головы, Митчелл наблюдал, как люди, с виду совершенно обыкновенные, выполняли необыкновенную работу: мыли и обтирали больных и умирающих, населявших богадельню, относили их, с мокрыми волосами, завернув в свежее белье тощие тела, обратно на койку. Митчеллу день за днем удавалось от этого уклоняться. Он боялся мыть больных. Он боялся увидеть их обнаженные тела, боялся заболеваний и ран, которые могут обнаружиться под рубахами, боялся их телесных выделений, боялся дотронуться до их мочи и экскрементов.