Медведки - читать онлайн книгу. Автор: Мария Галина cтр.№ 30

Она развернулась и исчезла в дверях.

Я обернулся к парню. Он так и стоял с открытым ртом.

– Свободен, – сказал я.

Он повернулся и пошел, вопрос о чаевых испарился как-то сам собой.

Я вернулся в дом.

– Покажи! – велела Рогнеда. Оказывается, она нашла кофе и теперь пыталась его варить. Жалкое зрелище. Она поставила турку на полный огонь. На плите расцвел страшный синий цветок, турка торчала в самом его центре, как пестик.

Я протянул ей конверт. Она ловко вскрыла его длинным лаково блестящим черным ногтем. В смысле не грязным, а крашеным.

– На два лица, – сказала она с удовлетворением, – точно.

И затолкала мое именное приглашение в черную, лаково блестящую сумочку на длинном ремешке. Все у нее было черное, длинное, блестящее. Даже глаза и волосы.

Я подбежал к плите и схватил турку, пока бурая шапка не перевалила через кромку.

– Ты какое кофе пьешь? – спросила она дружелюбно. – С молоком? С сахаром?

– Не какое, а какой. Кофе мужского рода, – сказал я сухо, – и я его пью у себя в спальне. И завтракаю там же.

– Почему?

– Мне так нравится. Ты вообще что это себе позволяешь?

– А что? – она подняла длинные черные блестящие брови.

– Ты мне никто, ясно? И нечего тут из себя строить... Что люди подумают? Что я путаюсь с малолетками?

Она взяла с полки гостевую чашку, которую теперь явно считала своей, и плеснула туда кофе. Запах ударил мне в ноздри, и я почти проснулся.

– Я поднимаю твой рейтинг. Он же у тебя ниже плинтуса. Я не могу идти на званый ужин с человеком, у которого такое паскудное самоощущение.

– У меня вовсе не...

– Вот уж мне врать не надо. Ты посмотри, как ты ходишь! Как ты спину держишь! И руками делаешь вот так! Знаешь, когда руками делают вот так? Когда человек неуверен в себе. Я читала, есть специальная книга, «Язык жестов» называется. И напрягаешься все время! Вот эта лицевая мышца...

Она схватила меня за руку и приложила мою же ладонь к моей щеке.

– Вот эта!

Пальцы у нее были цепкие, а ногти глубоко впились мне в запястье. Она оказалась еще ниже ростом, чем я думал, видимо, эти ее ботинки были на толстенной подошве. Черные волосы распадались на два крыла, а посередине шел очень белый узкий пробор. Как шрам.

Я высвободил руку – кажется, слишком резко, потому что она усмехнулась.

– Я же говорю. Ты вообще людей стесняешься, да?

– Не лезь не в свое дело.

– Стесняешься, – она утвердительно кивнула, – может, у тебя вообще никого нет? Женщины нет? Есть? Что молчишь?

Под черным кружевным у нее было другое черное, кружевное. И глубокий вырез. И ложбинка между грудями. В ложбинке уютно устроился анк на черном шелковом шнурке.

– Ты вообще как со мной разговариваешь? Я старше тебя в два раза. Два с половиной.

– Ну и что? – она усмехнулась, показав мелкие, острые зубы, отвернулась и без спросу полезла в холодильник. Наверное, надеялась там найти что-то растительное.

Я с тайным злорадством ждал, пока она осознает тщету своих поисков, потом отодвинул ее, достал два яйца, остатки сала и поджарил яичницу-глазунью. Выложил на тарелку, стараясь не повредить желтки (один, конечно, потек все равно), налил кофе, поставил все на поднос и потащил в спальню.

– Хлеба тоже нет, – злорадно сказал я. – И вообще, хочешь завтракать, сходи в минимаркет. Как выйдешь на улицу, направо, потом еще раз направо. Такой стеклянный павильончик. Хлеба надо купить. И сыра. Ну и что там еще ты ешь...

– Я ж говорила, у меня денег нет, – ответила она сердито.

Я раздраженно плюхнул поднос на тумбочку около кровати, вернулся и стал шарить в карманах куртки. Достал смятый комок бумажных купюр, сунул ей в руку. Высыпал на стол пригоршню мелочи. Она расправила купюры ладонью, аккуратно пересчитала и сунула в сумочку. С деньгами она обращаться умела, что да, то да. И жилось ей, скорее всего, не так легко.

На что она вообще надеется? Как собирается ехать домой? Может, думает, что воссоединится с папой-Сметанкиным и вообще останется здесь, в этом городе? Тут, конечно, лучше, чем в Красноярске. В каком-то смысле...

Я смотрел на ее разбросанные повсюду вещи. Аккуратностью она не отличалась. Как вообще шнуруется этот корсет? Или у нее все же есть что-то более практичное?

Наконец я не выдержал.

– Ты что, так и собираешься тут жить до этого, как его? Воссоединения родственников?

– Ну да.

Она удивленно посмотрела на меня, пожала плечами – любимый жест. Она и впрямь походила на Сметанкина – в ней была какая-то нечеткость, неокончательность, точно на недопроявленном фотоснимке. Книжное сравнение, литературное. Когда я последний раз видел недопроявленный снимок?

– Мне больше и правда негде, – сказала она. – Ну, могу еще у папы твоего. Он, в общем, не против был. Он симпатичный у тебя. Но тут лучше. Воздуху много. И вообще. Мне больше нравится.

И она улыбнулась.

Мой папа симпатичный?

В спальне на тумбочке остывала яичница. Это меня беспокоило.

– Ты вообще что делаешь? Учишься? Работаешь?

– Учусь. – Она, оттопырив мизинец, прихлебывала кофе. Это я с ней пойду на встречу с родственниками? Позорище. – На стилиста.

Наверное, на парикмахера. Сейчас все называют идиотскими эвфемизмами.

– Вот вернусь, позавтракаем, пойдем тебе костюм приличный купим. Вообще приведем тебя в порядок. Чтобы не стыдно было родственникам показаться.

– Слушай, – сказал я устало, – отстань от меня, а?

– Я же как лучше...

Вот пойдет она в маркет, запру дачу и поеду к папе. Я представил себе, как она возвращается с пакетом своей веганской еды и тычется в запертую дверь...

– Туалетной бумаги купи, – сказал я, – и хлеба. И помидор. И яиц. Кстати, «мангазея» что такое? Не знаешь?

В комнате нестерпимо воняло парфюмерией. Чем она душится? Какой гадостью?

– Ткань такая? – неуверенно ответила она, подобрала с пола свой корсет, со стула – юбку, двинулась в ванную и захлопнула за собой дверь.

Зашумела вода.

* * *

Я съел холодную яичницу, немножко прибрался и задумался.

Позвонить Сметанкину? Сказать, что тут мне свалилась на голову его дочка, и, между прочим, не маленькая, и пускай он сам разбирается – например, приезжает на своей серебристой «Мазде» и увозит ее в какое-нибудь пристойное место, а главное, отсюда подальше. Такой папа на белом коне.

Но потом передумал. Сдержал первый порыв.