Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Джордж cтр.№ 200

Он наклонился и поцеловал меня, истово прижав к себе, и от его прикосновения, от его присутствия душа моя запела.

— Я не могу обнять тебя так сильно, как мне бы хотелось, — откликнулась я.

Сверху на нас бесстрастно взирала Исида.

Мы вернемся во дворец. Мы увидим детей. Как они обрадуются, как будут счастливы. Им не придется пережить то, что выпало на мою долю. Как это прекрасно!

— Теперь все сделано, — мрачно заявил он. — Теперь мы расстанемся, как должно.

— Не понимаю.

Неужели он проделал весь путь только для того, чтобы… Я повернулась и воззрилась на Исиду. Это новое испытание, недобрая шутка?

— Я останусь здесь, но не с тобой, — промолвил он. — Ныне я не тот, кто имеет право поселиться в царских покоях. Нет, я буду жить отшельником, в маленьком домике где-нибудь близ гавани, дожидаясь неизбежного прихода… победителя.

— Но…

Я пыталась осмыслить его слова. Это было ни на что не похоже, не отвечало никаким представлениям о чести, вообще не имело смысла!

— Но есть же у тебя какая-то цель, из-за которой ты вернулся?

— Я же сказал — чтобы увидеть тебя.

— Этим ты причинил мне еще более горькую боль. Как смогу я жить во дворце, зная, что ты в городе, но отказываешься прийти ко мне? А дети! Как ты объяснишь — как я объясню! — Александру и Селене, что отец здесь, но не желает их видеть? Они напуганы, растеряны. Ты нужен им.

Я не понимала, что за безумие им овладело.

— Я более не Антоний, — промолвил он. — Будет лучше, если они меня больше не увидят. Пусть запомнят, каким я был. Пусть лелеют мои награды — память о великом воителе. Но не об этом человеке, не об этом! — Он ударил себя грудь и сделал руками отстраняющее движение.

— Ты их отец! — сурово указала я. — Честь, слава и прочие побрякушки заботят детей куда меньше, чем тебе кажется. Они желают лишь одного: чтобы родители были живы и не разлучались с ними.

Моя мать, исчезая под водой, тоже покинула меня, но она сделала это ненамеренно.

— Ты жесток! — вскричала я. — Боги покарают тебя. Сознательная жестокость непростительна. При Актии ты не в силах был ничего изменить, но нынешнее поведение целиком на твоей совести. И ты за это заплатишь!

Он не имел права вернуться и отвернуться от нас, оставить свои комнаты пустыми… отказаться снова стать мужем и отцом.

— Антоний погиб при Актии.

Голос его звучал приглушенно.

— Но кто же тогда стоит здесь?

Я говорила с реальным человеком.

— Тень, темный двойник.

— Тогда пусть тень придет к нам.

— Такого вам не нужно, — возразил он.

— Если столь бесчувственный человек — все, что осталось от Антония, твои слова правдивы! — вскричала я. — Это не Антоний, чья доброта и великодушие не знали меры. Ты похож на Октавиана! Может быть, он превратил тебя в подобие себя самого?

— Позволь мне уйти с миром, — попросил он. — Запомни меня таким, каким я был.

— Это невозможно. Только последний взгляд запоминается навсегда. О Антоний! — Я протянула к нему руки. — Пойдем со мной. Встанем рядом, вспомним радости и победы прежних дней.

Но он просто повернулся и стал спускаться по ступеням храма. Плащ развевался за его спиной.

Я уронила голову на постамент статуи Исиды и разрыдалась. Он вмешался в мой разговор с богиней и прервал его только для того, чтобы уйти. И что мне теперь делать?

— Что мне делать? — воззвала я к Исиде.

«Пусть идет, — ответила богиня. — Сейчас здесь только ты. Ты и я. Я не убегу, не исчезну, я поддержу тебя. Вручи себя мне».

Когда я покидала храм, солнце уже закатывалось. Розовое свечение над горизонтом окрашивало храмовые колонны и придавало лику Исиды живой цвет. Море отступило, обнажив безобразные черные камни, объеденные приливами и отливами.

Я была измотана, словно после смертельной битвы. Сама мысль о возвращении во дворец, о неизбежных вопросах и пытливых взглядах ужасала меня. Но в отличие от Антония я готовилась встретить все это лицом к лицу.

Мои руки ныли после объятий, вернувших мне забытое ощущение его тела, губы до сих пор ощущали прикосновение его губ. Но я снова должна была его забыть, расплавить в горниле гнева и разочарования. Лучше бы уж все оставалось как прежде. Я возненавидела Антония за его неожиданное появление, за этот обман. Я не прощу ему такого отношения к детям. Если раньше я чувствовала горе, то теперь к нему добавилась еще и обида — горькая обида человека, которого предали.

— Держись, ты должна выбросить его из сердца! — твердила я себе, возвращаясь во дворец.

Но как я расскажу об этом Мардиану?

Мне не стоило волноваться: Мардиан уже разговаривал с Антонием. Как раз от него Антоний и узнал, где меня искать.

Теперь мой советник с беспокойством ждал итога встречи.

— Он пришел?

— Да! — выкрикнула я.

Гнев и печаль сражались в моем сердце, как пара гладиаторов.

— И?..

— Он ушел. Не знаю куда. Сказал, что намерен жить один и во дворец не вернется. О Мардиан!

Я бросилась ему на шею, ища утешения на груди верного и надежного друга.

— Он сломлен, — промолвил Мардиан. — Не суди его слишком строго.

— Но дети! — с жаром возразила я. — Как так можно?

— Ему стыдно встречаться с ними, — говорил Мардиан на ходу, увлекая меня в самую дальнюю укромную комнату. — Особенно после того, как его постиг новый удар.

— Какой?

— А он тебе не сказал?

— Нет. Отделался чем-то вроде формального прощания.

— Вот как?

Мардиан жестом предложил мне присесть на одну из его кушеток, что я и сделала, утонув во множестве подушек. Мне стало легче хотя бы физически — ведь столько времени пришлось провести на ногах.

— Что еще с ним случилось? — спросила я с замиранием сердца, желая защитить Антония от несчастий.

Мардиан взял кувшин из тонкого стекла и, не поинтересовавшись моим мнением, налил нам обоим сладкого освежающего напитка из меда, смешанного со свежевыжатым виноградным соком. Он вручил мне чашу, и я приняла ее с благодарностью.

— Несколько часов назад прибыл Скарп, — сообщил он. — Кажется, Галл с войском достиг Киренаики, где его ждали бывшие легионы Скарпа. Они объединились, и Антоний решил явиться в лагерь, чтобы лично обратиться к своим бывшим солдатам. Он собирался воззвать к ним, стоя за воротами лагеря.

О боги, какое унижение! Но, с другой стороны, если он намеревался поступить так, значит, он еще не сломлен окончательно.