Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К - читать онлайн книгу. Автор: Макс Фрай cтр.№ 72

Однако обошлось.

Сделав еще пару дюжин шагов, попадаю на маленькую круглую лужайку, на краю которой врыта в землю зеленая садовая скамейка. Там удобно расположилась симпатичная седая старушка в белой вязаной кофте и алой юбке до пят; острые носки старомодных лакированных туфель выглядывают из-под ярких оборок. На носу очки без оправы, пальцы унизаны мелкими цветными колечками, извлеченными скорее из тайника двенадцатилетней девчонки, чем из шкатулки респектабельной пожилой дамы. Да и лицо у нее больше детское, чем старушечье: гладкое, румяное, с ямочками на щеках. Если бы не мелкие седые букли, мне бы в голову не пришло называть ее «старушкой». Улыбается мне, прижимая палец к губам. Дескать, помалкивай. Киваю, адресуя ей вопрошающий взор: «Где я, что со мной, зачем все это и как жить дальше?» – примерно такой набор невысказанных вопросов. Она протягивает мне запечатанный конверт и говорит так тихо, как, наверное, тих шорох, порожденный соприкосновением облаков:

– Не нужно тебе пока тут гулять. Успеешь еще. Но не огорчайся, ты все сделал правильно. Хулы не будет, – она неожиданно подмигивает мне, чтобы я не сомневался: цитата из «Книги Перемен» намеренная, не случайный набор слов. Неясно только, насмешить она меня собиралась или окончательно озадачить.

– Вот тут, – маленький пальчик постукивает по конверту, – настоящий адрес. Там тебя всегда ждут, там тебе будут рады. Но не здесь и не сейчас.

– Потому что этого места на самом деле нет? – спрашиваю обреченно, почти не размыкая губ.

– Почему же нет? Есть. Есть, но не здесь. Есть, но где-то и потом. Есть когда-то, не сейчас, есть тогда, когда нас нет, есть зачем-то, просто так… – Теперь она говорит нараспев, словно поет колыбельную совсем маленькому карапузу, который и без того устал, набегавшись, а потому заснет, не дослушав песенку, прежде чем голова его коснется подушки…

Какой такой «подушки»?! Открываю глаза, подскакиваю, меня трясет, как от неосторожного прикосновения к оголенному проводу. Оглядываюсь по сторонам. Никакой подушки поблизости и правда не обнаруживается, поскольку я сижу на скамейке в позолоченном осеннем сквере, среди юных мамаш с детьми и бодрых старичков с шахматными досками. На часах всего половина четвертого, а это значит, что я вполне могу успеть на свою дурацкую «важную встречу» – если, конечно, буду проворен и быстро отыщу такси. Что ж, сей подвиг мне по плечу, лишь бы не выяснилось, что никакая это не Москва, а так, морок очередной урбанистический.

Не выяснилось. По крайней мере, Гнездниковский переулок в этом измерении существует – и то хлеб. Плюхнувшись на сиденье рядом с водителем, я решил проверить, взял ли с собой деньги. В бумажнике обнаруживаю не только несколько купюр разного достоинства, но и запечатанный белый конверт. Непослушными пальцами надрываю его и обнаруживаю, что порвал не только конверт, но и его содержимое, крошечный линованный листок с адресом: Остаповский проезд, дом 3. Чуть ниже уведомление: «Съезд гостей в 21.00»; еще ниже, в правом углу примечание: «На две персоны». Вот «соны»-то я и оторвал, балбес неуклюжий. Впрочем, огорчение быстро рассеивается: не может быть, чтобы меня не пустили в это таинственное место по столь пустяковой причине. Зато искалеченная мною фраза «на две персоны» означает, что я могу…

Ну да. Могу позвать с собой Машу.

Я был уверен, что она согласится составить мне компанию в столь сомнительном деле. Мог об заклад биться, пари заключать, голову на отсечение давать, ничем не рискуя.

Когда она говорила «да», глаза ее сияли в темноте, как жерла пробуждающегося вулкана.

Она воплощает жизненную силу и противостоит мифологическим воплощениям смерти.

Маша не любила свое имя.

То есть имя она еще согласилась бы терпеть, но только не в сочетании с отчеством. «Мария Ивановна», «Марья Иванна», «Мариванна» – анекдотический персонаж, общее место, архетип среднестатистической дурищи. «Что может быть хуже?!» – думала она порой.

За такое имя-отчество следовало бы осерчать на родителей, но Маша знала, что они не виноваты. Так уж получилось: ее назвали в честь маминой бабки, погибшей почти за месяц до рождения правнучки.

Семейная легенда, бабушка Марья, была личностью неординарной, и смерть ее не слишком походила на обычную кончину пожилой женщины. Она не умерла на больничной койке от какой-нибудь неизлечимой старушечьей хвори, не осела под тяжестью собственной массы, помноженной на время, на лестничной площадке между четвертым и пятым этажами, не отравилась несвежими консервами из продуктового набора, не превратилась в груду мятых тряпок и дробленых костей под грязными колесами маршрутного троллейбуса. Спелеолог Мария Львовна Стоцкая выглядела ровесницей собственной дочери, весила шестьдесят килограммов при росте сто семьдесят восемь сантиметров и никогда не закрашивала седину по причине отсутствия таковой. Она имела все шансы побить ветхозаветные рекорды долголетия, но накануне своего пятьдесят седьмого дня рождения была погребена под рухнувшим сводом пещеры, куда спустилась в одиночку и, по единодушному свидетельству коллег, без особой надобности, просто из любопытства. Научные исследования всегда были для нее лишь благовидным предлогом все глубже проникать под кожу планеты, скитаться по подземным лабиринтам, где тело переполнялось блаженным покоем, а разум верещал, опьяненный невыразимым, сладостным ужасом. Мария Львовна тайно ревновала Аида к законной супруге его Прозерпине и, пожалуй, осталась бы довольна, узнав, что останки ее упокоились на месте катастрофы, на глубине двухсот сорока метров под землей: все лучше, чем кое-как вырытая яма да мраморная «дура» (столь неуважительно она при жизни величала надгробные памятники) на подмосковном кладбище.

Если бы бабушка Марья не стала спускаться в опасную пещеру, Машу наверняка назвали бы Ириной, Светланой или Натальей: эти женские имена были в ту пору настоящим хитом сезона и занимали первые позиции в роддомовских чартах. А так – у родителей и выбора-то не было. Многочисленная родня в ультимативной форме потребовала окрестить малышку Марией, словно бы возможность и впредь регулярно употреблять имя покойницы в семейных беседах отчасти возмещала им недавнюю утрату. И только одна дальняя родственница, то ли крестная бабки теткиной невестки, то ли, напротив, свекровь кумы прадедушкиного пасынка, богомольная, суеверная сельская старушка, раз в несколько лет наезжающая к столичной родне с единственной целью навестить многочисленные фамильные надгробья, укоризненно поджимала бледно-голубые, словно бы инеем обметанные губы. Дескать, не дело это – живому дитю давать имя покойницы, которой еще сорок дней справить не успели. Ой не дело! Слишком рано о смерти начнет девчонка задумываться, и если в младенчестве сама не помрет, то потом других со свету сживать станет, – предупреждала молодых родителей раскрасневшаяся от переживаний старушка. Да кто ж ее, полоумную, слушал…

Мама, правда, потом не раз с содроганием вспоминала чудаковатую пророчицу, но стеснялась признаться близким, что почти уверовала в справедливость суеверного ее бормотания. В течение первых пяти лет своей жизни Маша умудрилась не только переболеть всеми обычными ребячьими хворями и в придачу подцепить несколько редких эксклюзивных болячек, но и пережить немало других потрясений. В годовалом возрасте она вывалилась из окна третьего этажа (обошлось без трагических последствий, поскольку маленькая летунья угодила в сугроб). Тремя годами позже, во время летнего отдыха на море, она поскользнулась на мокрых камнях и, на глазах у потрясенных родителей, шлепнулась в воду с пирса. По счастью, рядом было немало хороших пловцов, способных быстро выудить из пучины захлебывающегося детеныша.