Когда я возвратилась в салон, сэр Уильям был уже не один: с ним рядом я увидела офицера в форме английского моряка.
При моем появлении оба встали и двинулись мне навстречу. Сэр Уильям представил мне капитана Нельсона.
Если позволительно верить в предчувствия, следует сознаться: то ли я сразу ощутила бессознательное притяжение, то ли это было следствием недавних восторгов сэра Уильяма, но, отвечая на приветствие капитана Нельсона, я испытала смутное волнение. Хотя, как и говорил сэр Уильям, капитан был далек от того, что можно назвать красивым мужчиной.
Восемнадцать лет протекло с тех пор, но и поныне я вижу его точно таким, каким он тогда предстал передо мной, с лицом, еще не обезображенным боевыми шрамами, которые ему предстояло получить впоследствии.
Это был тридцатипятилетний мужчина небольшого роста, с бледным лицом, голубыми глазами, орлиным носом, по которому можно отличить натуру воинственного склада, и мощно вылепленным подбородком, указывающим на стойкость, граничащую с упрямством; волосы и борода были светлые с рыжеватым оттенком, причем шевелюра казалась редкой, а борода — клочковатой.
Он поцеловал мне руку довольно неловко, но вполне любезно. В нем легко угадывался моряк в полном смысле этого слова; но тщетно было бы искать черты английского джентльмена, столь памятные мне по опыту моих первоначальных лет.
Я уже знала, с какими вестями он прибыл: для Франции, главный военный порт которой был сдан англичанам, то были ужасные новости.
Вот вкратце подробности этого события, услышанные мною из собственных уст капитана Нельсона.
Как было упомянуто выше, мы знали о существовании в Тулоне трех партий: якобинцев, конституционных монархистов и сторонников абсолютной власти короля.
Две последние, объединившись против якобинцев, ждали только удобного случая, чтобы вступить в борьбу со своими противниками.
Такой случай не замедлил представиться. Конституция 1793 года была утверждена декретом, и якобинцы объявили об этом в Тулоне под звуки барабанов и труб.
Тотчас в городе началось всеобщее брожение, и контрреволюционеры решили воспротивиться принятию конституции.
Якобинские власти, предвидевшие подобный поворот дела, опубликовали декрет, угрожавший смертной казнью любому, кто осмелится сделать предложение об открытии заседания секций. Декрет произвел действие, противоположное тому, на какое рассчитывали. Сторонники объединившихся партий толпой ринулись к зданию, где заседали секции; напор был так велик, что двери не открылись, а были полностью выбиты.
Контрреволюционный переворот совершился во мгновение ока. Бумаги якобинского клуба были захвачены, главари арестованы и препровождены в тюрьмы, откуда, чтобы освободить для них место, незамедлительно выпустили роялистов.
С эшафотом поступили так же, как с тюрьмами: прежде он обслуживал роялистов, теперь их место заняли якобинцы. О том, чтобы его разрушить, и речи не было — эшафот продолжал действовать, только теперь вместо монархических голов рубили республиканские.
Одна из этих казней вызвала большое волнение, еще немного, и все погибло бы.
[36]
Новый трибунал приговорил к смерти некоего Алексиса Ламбера, весьма популярного в Тулоне человека. Ради его спасения был составлен заговор, так что, когда его повели на казнь, громадная толпа народа ринулась на вооруженную охрану, которая сопровождала осужденного. Мрачная процессия двигалась по улице Медников, ставшей театром ужасного побоища. Один из сопровождающих, видя, что народ наступает, в упор разрядил в узника свое ружье. Тот упал, раненный тяжело, но, может быть, еще не смертельно, хотя пуля прошла навылет. Как бы то ни было, секции в конце концов взяли верх. Нападающие были обращены в бегство, Алексис Ламбер, истекающий кровью, словно раненый олень, вновь оказался в руках секционеров, причем те еще спорили — словно делили добычу: одни требовали, чтобы казнь была отложена, другим не терпелось совершить ее тут же на месте. Большинство было за немедленное исполнение приговора, и Алексиса Ламбера действительно казнили в тот же день.
Конвент объявил Тулон вне закона. Однако, несмотря на поднятый мятеж, в городе, как это ни поразительно, были сохранены республиканские формы правления и трехцветное знамя продолжало реять над ним. Роялисты полагали, что их цель еще не достигнута. Поглядывая в сторону моря, они видели, что там крейсируют суда англо-испано-неаполитанского флота, блокировавшие порт; они решили сдать Тулон англичанам и ценою этого предательства избежать последствий проклятия, которому предал их Национальный конвент.
Были начаты переговоры с адмиралом Худом, но тот не желал принимать никаких решений, не будучи уверенным в согласии генерала графа Мандеса, коменданта гарнизона, а также адмирала Трогова, командира эскадры. Те дали свое согласие, но куда труднее оказалось добиться того же от контр-адмирала Сен-Жюльена, фанатичного якобинца. Едва лишь узнав об их замысле, он, вместо того чтобы присоединиться к нему, собрал свой экипаж, произнес весьма красочную речь и под конец заставил всех офицеров и матросов принести клятву, что никто из них никогда не потерпит, чтобы вражеские корабли безнаказанно вошли в тулонский порт. Время для своего республиканского спича контр-адмирал Сен-Жюльен выбрал весьма удачно: его вышестоящий начальник как раз сошел на берег. А поэтому, видя, с каким единодушием не только его собственные подчиненные, но и экипажи соседних кораблей поклялись в верности Республике, г-н де Сен-Жюльен принял на себя командование эскадрой и поставил суда так, чтобы перекрыть рейд.
На этот раз роялистам надо было предпринять уже что-то отчаянное, чтобы не проиграть все. Армия генерала Карто, только что взявшая Марсель, шла на Тулон, а контр-адмирал Сен-Жюльен, перекрыв рейд, отрезал роялистам все пути к отступлению.
Отчаянная попытка была сделана, и она удалась.
Роялисты заключили с англичанами договор, согласно которому те, войдя в Тулон, займут город именем его величества Людовика XVII как его союзники. А затем, воспользовавшись этим договором и объявив флотилию пренебрегшей всеобщей волей жителей, они постановили применить против нее силу. Для начала они поставили офицеров-роялистов на все посты, что ранее занимали республиканцы, и прежде всего на форт Большая Башня, командиру которой они приказали держать батареи наготове и по первому сигналу обстрелять корабли как раз тогда, когда адмирал Худ начнет атаковать мятежную эскадру и попытается форсировать вход на рейд.
Новость не замедлила достигнуть ушей контр-адмирала Сен-Жюльена; он дал знать, что будет бомбардировать город, и на всех кораблях объявил боевую тревогу.
Дело чуть не дошло до гражданской войны, и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы фрегат «Жемчужина», которым командовал лейтенант Ван Кемпен, не отделился от эскадры и не встал на сторону города. Тотчас этим воспользовался адмирал Трогов. Он перебрался на фрегат и поднял на нем свой вымпел командующего, прекрасно сознавая, каким почтением пользуется эта эмблема у моряков. И действительно, при виде вымпела часть судов покинула контр-адмирала Сен-Жюльена. Оставшись только лишь с семью кораблями, он решился проложить себе дорогу сквозь строй английской эскадры и провел этот маневр с неслыханной ловкостью. Однако с его уходом Тулон остался без защитников и роялисты, сделавшись там полновластными хозяевами, впустили в него англичан.