Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 117

К его рассказу с возрастающим вниманием прислушивался трактирщик: с увлечением ребенка закручивавший вокруг пальцев ватный колпак и одновременно, вытянув руки, все пытавшийся надеть его, как положено доброму хозяину.

— Вы так заслушались, мой добрый друг, что даже забыли приветствовать нас. Теперь, когда я закончил свой рассказ, наденьте свой колпак и приготовьте для нас лучший завтрак, который только возможно представить, и принесите нам две или три бутылки того знаменитого вина, лакрима-кристи, которое я так давно хочу попробовать.

Хозяин ушел отдавать приказания: винодела он отправил в погреб; поварятам велел зажечь на кухне печи, а прислуге — накрыть на стол.

И все время, пока распоряжался, не забывал покачивать головой, воздевать руки к небу и приговаривать:

— Questi Francesi! Questi Francesi! [125]

Мане расхохотался:

— Мы всегда будем загадкой для этих добрых людей, которые не поймут того, как мы можем сражаться как львы, а потом радоваться как дети; они не знают, в чем наша сила. А теперь, винодел, проводи нас в наши покои и принеси нам попробовать лакрима-кристи вашего хозяина; даю вам слово, что, если вино не окажется хорошим, я заставлю вас выдуть целую бутылку единым духом.

К счастью, вино оказалось хорошим.

— Мой мальчик, — сказал Мане, попробовав вино, — ты же не ввергаешь меня в печаль, отправив в свой желудок сию бутылку, коей я уготовил иное предназначение; но ты доставишь мне удовольствие, если отправишь этот экю себе в карман.

И он бросил официанту монету в три ливра, которую тот поймал в свой передник.

— А теперь, — обратился он к капитану, — расскажите, что происходит здесь.

— Думаю, что то, что происходит там, гораздо интереснее, — ответил капитан.

— Суть в том, — начал Мане, — что все происходит медленно; все длилось целый месяц. Наполеон начал кампанию 8 октября, а принял капитуляцию Магдебурга 8 ноября. За этот месяц было убито тридцать тысяч человек — по тысяче в день. Хорошо поработали, не так ли? Пять тысяч взято в плен; из тридцати пяти тысяч оставшихся никому не удалось перейти Одер: саксонцы вернулись к себе в Саксонию, пруссаки все сложили оружие. Была прусская армия в сто шестьдесят тысяч человек, и Наполеон лишь дунул сверху: армия исчезла, оставив на поле боя три сотни орудий, которые мы подобрали, и столько штандартов, что их материей можно было бы обить весь Дом Инвалидов. Прусский король остался прусским королем, но теперь у него нет ни королевства, ни армии.

— Верно, — сказал офицер. — Хоть Бурбоны и бежали в Сицилию, и побогаче они прусского короля, потому что пока еще в Терра де Лабур [126] , да и Гаете, которую мы обстреливаем, пока держится. Да ведь еще немного — и она сдастся [127] . Правда, есть еще в Калабрии армия, но ведь это же галерники, только и могут, что резать нас поодиночке. Ах, большая война! Большая война! Но это там, мой дорогой друг, а у нас это одна большая мясорубка, и мне жаль, что такие храбрые офицеры, как генерал Вердье и генерал Ренье, вынуждены этим заниматься.

Появление служанки с завтраком прервало сетования капитана.

— Солдатам под ружьем запрещено пить, — сказал граф Лев, — но наши пленники, должно быть, умирают от жажды; отнесите им фиаску вина и дайте им выпить, развязывать им руки было бы рискованно. Солдат же не беспокойте; раз встали на посту, пусть дождутся смены; кстати, передайте пленнику, который не ранен, что это от того путника, который не стал его убивать; накормите и напоите наших почтарей из Понтинских болот, на мой взгляд, они слишком поторопились выполнять этот приказ, «faccia in terra»; кроме этого скажите, пусть запрягают наших лошадей, и дайте нам двух хороших лошадок, чтобы они бежали по бокам.

После завтрака трое собутыльников подняли бокалы за Францию, пожали друг другу руки и спустились вниз.

Лев поблагодарил часовых, охранявших пленников, и заявил, что наверху, в гостинице, их ждет вкусный завтрак; затем он и Мане сели на лошадей, и взяв себе нового почтарья, обещавшего творить чудеса, они в общей процессии галопом понеслись в сторону Капуи, где можно было поменять лошадей.

Молодые люди приехали в Гаету как раз в то время, когда выносили тело генерала Валлонга, голову которого оторвало ядром пушки; по цитадели вели огонь шестьдесят орудий, мортир и 24-фунтовых дюймовых пушек.

Почтарь обещал быструю езду, и он сдержал слово: в восемь утра они сменили лошадей в Капуе, а в пятнадцать минут двенадцатого достигли Неаполя.

Город, залитый солнцем, столь оживленный, что шум его голосов раздавался на расстояние лье от него, сегодня казался более сумасшедшим, чем обычно; все окна были завешаны флагами новых неаполитанских цветов; улицы были полны людей, не только неаполитанцев, но и жителей окрестных городков. Попав в этот водоворот, двое путешественников и экипаж проследовали туда, куда он их увлекал: на площадь Старого Рынка, на которой была сооружена исполинских размеров, в восемнадцать футов высотой, виселица. Все клокотало и кипело в ожидании скорой казни, которая должна была произойти. Имя Фра Диаволо у всех на устах дало представление нашим путешественникам о всей важности приговоренного для огромной толпы народа, пришедшего посмотреть, как он станет умирать.

Одновременно с тем, как со стороны площади Красильщиков на площадь Старого Рынка въехали экипаж с пленниками и вся процессия, сюда же со стороны улочки Sospiri del Abisso, что может переводиться как Ущелье Вздохов, выехала карета, которая везла приговоренного. Эта улочка называлась так потому, что, пересекая ее, приговоренный мог в первый раз увидеть виселицу или эшафот, которые ждали его.

И крайне редко случалось, чтобы, увидев их, он не вздыхал тяжело.

При виде Фра Диаволо, этого разбойника которого все считали неуловимым и который тем не менее попался, со всех сторон в толпе послышался шум; даже пленные привстали в экипаже. В это время Мане и граф Лев подошли к ним, и тотчас же прозвучал голос почтаря, отмеченный тем жестоким весельем, которое свойственно неаполитанцам:

— Вот так, пусть канальи посмотрят на это представление, которое может им послужить хорошим уроком.