Соратники Иегу - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 107

— Колокола напоминают мне о юных годах, которые я провел в Бриене: в те времена я был так счастлив!

В эпоху, о которой сейчас идет речь, его мысли занимало купленное им поместье Мальмезон. В субботу вечером он отправлялся за город, как школьник, отпущенный домой, проводил там воскресенье, а иной раз прихватывал и понедельник. Находясь в имении, он мало работал, но много гулял. Во время прогулок он наблюдал за тем, что делалось для украшения поместья. Иногда, особенно сразу после покупки, он уходил далеко за пределы усадьбы. Однако полицейские донесения вскоре навели порядок в этих прогулках, которые были вовсе отменены после раскрытия заговора Арена и взрыва адской машины.

Бонапарт подсчитал, что если продавать фрукты и овощи, выращенные в Мальмезоне, то имение должно приносить доход в шесть тысяч франков.

— Это недурно, — говорил он Бурьенну и прибавлял со вздохом: — Но следовало бы иметь тридцать тысяч годовой ренты, чтобы жить в Мальмезоне.

Жизнь за городом не только была по вкусу Бонапарту, но при известных условиях удовлетворяла его поэтическое чувство; он радовался, если ему случалось увидеть в парке высокую стройную женщину, всю в белом, прогуливающуюся по тенистым аллеям. Он ненавидел темные платья и терпеть не мог толстых женщин, а к беременным питал такое отвращение, что почти никогда не приглашал их на свои вечера или на праздники. Впрочем, он и вообще не отличался любезностью, держал себя чересчур высокомерно, чтобы привлекать женские сердца, и был не слишком-то вежлив с дамами; даже самым красивым он очень редко говорил что-нибудь приятное. Напротив, он постоянно преподносил близким приятельницам Жозефины «комплименты», от которых бросало в дрожь. Одной даме он сказал: «Ах, какие у вас красные руки!»; другой: «У вас отвратительная прическа!»; еще одной: «Вы пришли в грязном платье, я раз двадцать видел его на вас!»; однажды он ошеломил изысканно одетую особу: «Советую вам переменить портниху — на вас такой безвкусный туалет!»

Как-то раз он заявил герцогине де Шеврез, прелестной блондинке, чьи волосы вызывали у всех восхищение:

— Вы вовсе не блондинка, а просто рыжая!

— Возможно, — ответила герцогиня, — но я впервые слышу это от мужчины. Бонапарт был равнодушен к картам, и если иной раз играл, то в «двадцать одно», причем, подобно Генриху IV, постоянно плутовал. Но когда игра была окончена, он оставлял на столе выигранное им золото и банковые билеты.

— Какие вы разини! — заявлял он. — Я все время передергивал, а вы и не заметили! Берите назад свой проигрыш!

Бонапарт был рожден и воспитан в католической вере, но не отдавал предпочтения ни одной религии. Он восстановил во Франции отправление христианского культа, но это было отнюдь не религиозным, а политическим актом. Однако ему нравилось, когда разговор заходил о религии, правда, он тут же определял свою позицию.

— Рассудок, — говорил он, — приводит меня к неверию во многих вопросах, но впечатления детства и восторги ранней юности не позволяют мне все отрицать.

Между тем он не хотел и слышать о материализме. Он готов был принять любую философию, лишь бы она признавала Создателя. Однажды в чудесный вечер мессидора, когда его корабль скользил по лазурному морю под лазурным небом, плывшие с Бонапартом математики стали утверждать, что Бога нет, а существует только одушевленная материя. Генерал молча устремил взор на небосвод и был поражен ослепительным сиянием светил, во сто крат более ярким между Мальтой и Александрией, чем у нас в Европе. Ученые решили, что он не прислушивается к их разговору, но вдруг он воскликнул, указывая рукой на звезды:

— Что бы вы ни говорили, все это сотворил Бог!

Бонапарт очень аккуратно оплачивал свои личные траты, но оказывался скупым на оплату государственных расходов. Он был убежден, что если министр, заключивший договор с поставщиком, даже и не был простофилей, то все равно государство терпело убытки. Поэтому он имел обыкновение оттягивать сроки платежей: он начинал придираться к мелочам, ставить всевозможные препятствия, приводить разные отговорки. Он твердо верил, что все поставщики — мошенники и плуты, это был его неизменный принцип, его навязчивая идея.

Как-то раз ему представили человека, чья заявка на подряд была только что принята.

— Как ваша фамилия? — внезапно спросил Бонапарт.

— Кроди, гражданин первый консул.

— Кради! Подходящая фамилия для поставщика!

— Моя фамилия, гражданин, пишется через «о».

— Это не помешает вам, сударь, красть, — бросил Бонапарт.

И он повернулся спиной к поставщику.

Бонапарт редко отказывался от однажды принятого им решения, даже если сознавал свою ошибку. Не было случая, чтобы он сказал: «Я был не прав». Напротив, от него всегда можно было услышать: «Чего хорошего ждать от людей!» Такая максима скорее была полетать человеконенавистнику Тимону, чем Августу.

При всем том чувствовалось, что Бонапарт из упрямства напускал на себя презрение к людям, а на деле он не так уж плохо к ним относился. Он не был ни злопамятным, ни мстительным, но, казалось, слишком верил в необходимость, эту богиню железных оков. Вообще вне сферы политики он проявлял чувствительность, доброту, был склонен к милосердию, питал любовь к детям (свойство, доказывающее сердечную мягкость и теплоту); в частной жизни он обнаруживал снисходительность к людским слабостям, порой даже простодушие, подобно Генриху IV, который, играя со своими детьми, заставил испанского посла ждать.

Если бы мы писали исторический труд, нам пришлось бы еще многое сообщить о Бонапарте, а покончив с ним, посвятить немало страниц Наполеону.

Но мы пишем всего лишь исторический роман, где играет свою роль Бонапарт. К сожалению, там, где он появляется хотя бы на минуту, он становится, против воли автора, главным действующим лицом.

Да простят нам длинное отступление! Мы должны признаться, что этот человек, который нес в себе целый мир, подхватил нас подобно вихрю и вовлек в свою орбиту!

Вернемся же к Ролану и продолжим наше повествование.

Как мы помним, Ролан, вернувшись в Люксембургский дворец, спросил о первом консуле, и ему доложили, что первый консул занят с министром полиции.

Ролан был своим человеком во дворце; возвращаясь из поездки или с делового свидания, он привык — с какой бы высокой особой ни уединился Бонапарт — без стеснения приотворять дверь кабинета и заглядывать туда.

Порою первый консул был настолько занят, что не замечал его.

Тогда Ролан произносил одно лишь слово: «Генерал!», что означало на языке, понятном только им двоим, старым однокашникам: «Генерал, я здесь. Я вам нужен? Жду ваших приказаний».

Если помощь Ролана не требовалась Бонапарту, он отвечал:

— Хорошо.

В противном случае коротко приказывал: