Парижане и провинциалы - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 6

Таким образом, мадемуазель Атенаис Крессонье, ставшая г-жой Пелюш, вовсе не была чужда тому бурному процветанию, которое «Королева цветов» переживала в последние годы.

Но развитие коммерческих наклонностей мадемуазель Атенаис Крессонье нельзя, как в случае г-на Пелюша, рассматривать как следствие некоей привычки и приписывать их некой чуть ли не платонической страсти к превратностям коммерческих сражений. Госпожа Пелюш была гораздо более практичным человеком, чем ее супруг; она любила коммерцию не ради самой коммерции, а ради тех прибылей, которые та давала, ради тех денег, что она приносила. Будучи молодой и привлекательной, эта женщина любила золото, как любят его некоторые ростовщики и как любили его древние маги; ее завораживали его рыжеватые переливы, металлическое позвякивание; она ощущала, как все ее тело пронизывала магнетическая дрожь, когда в ее пухлую ручку опускалась золотая монета.

Если бы, подобно Пифагору, мадемуазель Атенаис могла вспомнить свои прошлые существования, то безусловно ей пришлось бы признаться, что во времена Юпитера она была Данаей.

Только что по поводу г-жи Атенаис Пелюш мы говорили о хитрости. Хотелось бы, чтобы наш читатель правильно истолковал значение этого слова в данных обстоятельствах. Очень часто бывает, что хитрость негоцианта, хитрость, свойственная его натуре, не имеет ничего общего с интеллектом, это лишь некое чутье, присущее породе двуногих, и ничего более. Стоя за прилавком, г-жа Атенаис Пелюш способна была бы обмануть самого Бога Отца и навязать ему кудель под видом шелка; но вне рамок своего официального существования она была столь наивна, а точнее, столь глупа, что этим вызывала к себе интерес.

Теперь легко понять, почему все признаки, указывающие на то, что ее супруг утратил свою привычную самоуверенность, ускользнули от ее проницательности.

Тем временем друг Мадлен и его неразумные решения стали неизменным предметом всех разговоров цветочника.

Пребывая в стенах магазина, г-н Пелюш и не помышлял отвлекать внимание г-жи Пелюш вопросами, не касающимися изготовления и продажи их продукции, настолько глубоко он был убежден в важности своих обязанностей и величии своей подвижнической обязанности; но как только оба супруга оставались в темной задней комнате, служившей столовой, г-н Пелюш давал волю своему негодованию, которое в течение шести часов он был вынужден вынашивать в своей груди.

Зачерпнув ложку супа и управляясь в ней с помощью вилки — г-н Пелюш благоговейно соблюдал старый обычай буржуа есть суп двумя руками, — продавец цветов, предоставленный в эти минуты самому себе благодаря прекращению всяческого общения с покупателями и товаром, пускался в злокозненные размышления, предназначенные служить темой для вариаций, которые он полагал себя вправе исполнять.

И тогда звучала целая симфония.

Все три четверти часа, пока длилась трапеза, г-н Пелюш изливал горечь своих мыслей, которые рвались наружу из его уст, сталкиваясь по пути с поглощаемой им пищей: под вареное мясо и первое блюдо, подаваемое после закуски, он высокомерно жаловался на бывшего торговца игрушками, оплакивал гибельный путь, на который того увлекло роковое безрассудство; под жаркое раздавались самые оскорбительные эпитеты, с помощью которых торговец цветами пытался определить умственные способности своего бывшего друга; наконец, когда подавался салат и изюм, обида его сердца прорывалась стремительным бурным потоком. И тогда, шаг за шагом отдаваясь во власть необузданных чувств, он уверял, что, выставляя напоказ свою склонность к сельской жизни, Мадлен просто-напросто хотел скрыть свои пороки, уклониться от порицаний истинного друга; он заявлял, что неминуемо — иначе и быть не может — дело кончится тем, что однажды утром Мадлена найдут умершим от скуки, раскаяния, огорчения и нищеты в его лачуге, как презрительно именовал хозяин «Королевы цветов» новое жилище своего приятеля.

В эти дни безудержного красноречия г-н Пелюш доходил до того, что грозил другу смертью от мгновенного внутреннего возгорания или же от белой горячки.

Было условлено, что в дни, когда в магазине появлялась мадемуазель Камилла Пелюш, эту чистую, невинную душу не должна пятнать грязью картина беспутной жизни Мадлена; и когда молодая девушка обеспокоенно спрашивала, нет ли известий о ее крестном отце, которого она так сильно любила, но больше не видела, г-н Пелюш довольствовался тем, что говорил ей с интонацией, горечь которой никому не удалось бы воспроизвести:

— Твой крестный, Камилла, совершает увеселительную прогулку.

Эти слова сопровождались резким нервным смехом, так сильно напоминавшим г-же Пелюш смех Мефистофеля, который во времена своей юности она слышала в театре Порт-Сен-Мартен, что при звуках голоса своего супруга бедная женщина невольно вздрагивала.

Тем временем Мадлен, нисколько не интересовавшийся всеми этими ядовитыми выпадами своего друга Пелюша — впрочем, он о них даже и не подозревал, — думал лишь о том, как сдержать свои обещания.

В одно прекрасное утро кучер небольшой повозки из Виллер-Котре доставил в «Королеву цветов» корзину, где, по его словам, лежали карп и угорь, и сразу же уехал, так как доставка была оплачена заранее.

Госпожа Пелюш высоко ценила в искусстве кулинарии бережливость, поэтому она весьма благосклонно приняла эту посылку, которая теперь, когда г-же Пелюш не приходилось больше терпеть бурные визиты бывшего торговца игрушками, почти примирила ее с ним.

Господин Пелюш бросил косой взгляд на эту широко раскрытую корзину: на подстилке из зеленой травы и в самом деле переливалась серебристая чешуя огромного карпа и закручивался спиралью великолепный угорь.

В это время один из приказчиков магазина принес записку, выпавшую из корзины.

В ней было всего несколько строчек:

«Подумать только, что лишь от тебя зависит познать настоящее блаженство, ощутить, как бьется в груди твое сердце, когда рыба порядочных размеров трепещет у тебя на крючке!

Бедный Анатоль!

Мое почтение сударыне, наилучшие пожелания моей крестнице.

Кассий Мадлен».

Вы видите, что мы идем от открытия к открытию. Мадлен, рожденный при Консульстве отцом-республиканцем, получил в крестильной купели имя тираноубийцы — Кассий; но, поскольку, желая отпраздновать годовщину того памятного дня, когда Мадлен искупил первородный грех, вы бы тщетно искали в календаре день поминовения святого Кассия, друг Пелюша решил, что ему желательно отмечать свой праздник 1 ноября, то есть в День всех святых.

Да простят нам это отступление, которое, на наш взгляд, имеет свое назначение. Мы принадлежим к числу тех, кто верит, что имена оказывают влияние на судьбу и характер человека, и мы могли бы провести здесь длинное философское исследование этих двух имен и этих двух характеров: Анатоль Пелюш и Кассий Мадлен.

Но мы предпочитаем вернуться к нашему повествованию.

Господин Пелюш разорвал записку и отшвырнул обрывки как можно дальше от себя.