Чёрный дом - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Кинг cтр.№ 159

Генри тянется к кнопке «PLAY» на панели магнитофона.

Потом его палец перемещается и включает громкую связь.

— Эй? Есть там кто-нибудь?

Человек, который смотрит на Генри через стеклянную половину двери в студию, ухмыляется. В одной руке держит секатор для подрезки живой изгороди.

— Последний шанс, — добавляет Генри и, не получив ответа, превращается в Висконсинскую крысу, орет в микрофон, стараясь застигнуть врасплох того, кто не хочет обнаружить свое присутствие. — Выходи, сладенький, выходи немедленно, сукин ты сын, поговори с Крыской!

Человек, всматривающийся в Генри, отшатывается, как может отшатнуться змея, когда жертва имитирует атаку, но не издает ни звука. Меж ощеренных в ухмылке зубов появляется старый, выдубленный временем, изрезанный морщинами язык, облизывает губы, исчезает. Этот незваный гость нашел флакон духов, который миссис Мортон не хватило духу убрать с туалетного столика в маленькой гардеробной, примыкающей к хозяйской спальне, и теперь благоухает «Моим грехом».

Генри решает, что его воображение выкинуло очередной фортель и это ошибка, на что обязательно указал бы ему Моррис Розен, окажись он рядом, и на этот раз давит на кнопку «PLAY».

Слышит откашливание, потом Арнольд Храбовски называет себя. Рыбак прерывает его, не дает закончить: «Привет, подтиральщик».

Генри прокручивает пленку назад, слушает вновь: «Привет, подтиральщик». Да, он уже слышал этот голос. Он в этом уверен.

Но где? Ответ найдется, как со временем находятся ответы на все подобные вопросы, но найти его — не самое главное. Генри внимательно слушает. Его пальцы бегают по панели управления, совсем как пальцы пианиста — по клавиатуре «Стэйнвэя». Ощущение, что за ним наблюдают, пропадает, хотя человек за дверью студии стоит на прежнем месте, в шлепанцах в желто-черную полоску, как у шмеля, и с секатором в руке. Ухмылка сошла. Состарившееся лицо стало мрачным. Во взгляде некоторое замешательство, может, даже первые признаки страха. Старику не нравится, что эта слепая рыба, сидящая в аквариуме, может распознать его голос. Разумеется, значения это не имеет, может, это даже забавно, но забава эта мистера Маншана — не его. А забавляться они должны вместе, не так ли?

«Чрезвычайное произошло у вас. Не у меня. У вас».

— Не у меня, у вас, — повторяет Генри, имитируя интонации. — Немного баварских колбасок в твоем салате, mein [111] друг, ja? [112]

«Твой самый жуткий кошмар.

Аббала.

Я — Рыбак».

Генри слушает очень сосредоточенно. Дает пленке покрутиться, потом четыре раза слушает одну фразу: «Поцелуй меня в зад, обезьяна… поцелуй меня в зад, обезьяна… обезьяна… обезьяна…»

Обезьяна, значит. При чем тут обезьяна?

— Я не знаю, где ты жил потом, но вырос ты в Чикаго, — бормочет Генри. — В Саут-Сайде. И…

Лицо ощущает тепло. Внезапно он вспоминает тепло, которое ощущало его лицо. Почему так, друзья и соседи? Почему так, о мудрейшие?

«Ты всего лишь обезьяна на шестке.

Обезьяна на шестке.

Обезьяна…»

— Обезьяна, — говорит Генри. Потирает виски подушечками пальцев. — Обезьяна на шестке. Кто это сказал?

Он включает запись: «Поцелуй меня в зад, обезьяна».

Задействует память: «Ты всего лишь обезьяна на шестке».

Тепло на лице.

Жара? Свет?

То и другое?

Генри вынимает полицейскую пленку, вставляет в магнитофон вторую, привезенную Джеком в его отсутствие.

«Привет, Джуди. Ты сегодня Джуди или Софи? Аббала шлет тебе наилучшие пожелания, а Горг говорит: „Кар-кар-кар!“ — Хриплый, старческий смех. — Тай тоже шлет привет. Твоему маленькому мальчику очень одиноко…»

Когда слышится плач Тайлера Маршалла, усиленный динамиками, Генри морщится и прокручивает пленку вперед.

«Быть нофые убийштфа».

Акцент вдруг резко усиливается, становится гротескным. От английского языка остаются рожки да ножки.

«Маленькие дети я быть кошить как пшенишу. Как пшенишу. Кошить как…»

— Косить, как обезьяна на шестке, — говорит Генри. — Обезьяна. Косить. Кто же ты есть, сукин ты сын?

Вновь — к полицейской пленке.

«Кнуты в аду и цепи в Шеоле».

Кнуты. Цепи. Обезьянка на шестке. Шесток. И в этих словах чувствуется акцент.

— Ты не лучше, чем… — начинает Генри, и тут наконец-то на ум приходит еще одна фраза.

«„Кошмар леди Магоуэн“ в исполнении Вуди Эрмана».

Какой кошмар? С кнутами в аду? С цепями в Шеоле?

— Боже мой, — выдыхает Генри. — Боже… мой. Танцы. Он был на танцах.

Теперь все встает на свои места. Как же они были глупы!

Преступно глупы! Велосипед мальчика… он же прямо там и остался. Прямо там, Господи Иисусе! Они все слепцы, все!

— Но он такой старый, — шепчет Генри. — И слабоумный. Как можно было догадаться, что этот человек — Рыбак?

Другие вопросы следуют за первым. Если Рыбак — резидент «Центра Макстона по уходу за престарелыми», где он мог спрятать Тая Маршалла? И как этот мерзавец перемещается по Френч-Лэндингу? У него есть автомобиль?

— Не важно, — бормочет Генри. — Сейчас, во всяком случае, не важно. Кто он и где он? Это главное.

Тепло на лице… его разум пытается сопоставить голос Рыбака со временем и местом… прожектор, разумеется, прожектор Симфонического Стэна, розовый, цвета зреющей клубники. И какая-то женщина, какая-то милая старушка…

«Мистер Стэн, ей, мистер Стэн?»

…и спросила, принимает ли он заказы.

«Я пришел сюда первым, старуха».

Тут же раздается суровый, скрипучий мужской голос, с легким немецким акцентом уроженца чикагского Сайт-Сайда, сына или внука приехавшего в Америку эмигранта.

— Обезьяна, — говорит Генри, глядя прямо перед собой. Глядя прямо на Чарльза Бернсайда, но не зная этого. — На шестке.

Кошить как пшенишу.

Что же такое получается? Старый маньяк, говорящий, как Арнольд Шварценеггер?