Жестокое милосердие - читать онлайн книгу. Автор: Робин Ла Фиверс cтр.№ 97

— Господин мой, но это не то, для чего посылал меня монастырь, — вырывается у меня.

Хотя, если по совести, я теперь сама толком не знаю, чего требует мой долг перед обителью. Я вспоминаю услышанное от ведьмы-травницы: «Ты взялась служить темному Богу, деточка, но помни — и Ему не чуждо милосердие».

Дразнила она меня или пыталась утешить? И вот, значит, каково Его милосердие? Уж не в том ли оно заключается, что мне не придется убивать Дюваля, ибо он и так умирает от яда? Воистину — темный Бог.

— Может, и не затем, — говорит он. — Но я уверен, знай монахини о ее планах, именно этого и ждали бы от тебя.

Я не отвечаю, и он поворачивается к Чудищу:

— Сделайте так, чтобы она поехала с вами. Плевать, что я болен, плевать, что скажет Крунар или Дюнуа! Везите ее в мешке, если придется. Поклянитесь мне в этом!

— Я клянусь, — рокочет низкий голос Чудища.

Дюваль поворачивается ко мне:

— Я всю жизнь на это положил, Исмэй. Всегда защищал герцогиню, а теперь больше не могу. Друзья мои, прошу, доведите дело до конца вместо меня!

И я не способна отказать, ведь вполне может быть, что это его последняя воля.

— Хорошо, — шепчу. — Я сделаю это.

По телу Дюваля пробегает легкая судорога, как если бы до сих пор его силы поддерживала одна только решимость препоручить нам сестру. Наши взгляды встречаются.

— Спасибо, Исмэй.

Когда Чудище и де Лорнэй нас оставляют, Дюваль, обессиленный, с серым лицом, откидывается на подушки. Весь день мне до смерти хотелось показать ему перстень Крунара и поведать о том, что с ним связано, но бедняжка совсем ослаб — на что ему еще одна забота?

— Ты бы поспал хоть немного, господин мой. Успеем еще поговорить, когда проснешься.

Он что-то произносит, но я не могу разобрать.

— Что ты сказал? — спрашиваю я, наклоняясь к нему.

— Если, — повторяет он громче. — Если проснусь.

Я глажу его по щеке. Недельная борода царапает мне ладонь, но я чувствую, что он так и горит.

— Не плачь, — говорит Дюваль.

Я утираюсь свободной рукой:

— Я не плачу, господин мой.

— Ляг ко мне…

Я не знаю, чего он от меня хочет: чтобы я согрела его своим теплом — или возлегла с ним как с мужчиной.

— Говорят, это самая величественная и блаженная смерть — на ложе с прислужницей Смерти.

Он улыбается совсем как прежде, и что делается у меня в душе, никакими словами передать невозможно. Я хочу заверить его, что он ни в коем случае не умирает, но горло сужается в спазме, и слова наружу не идут. Да и произнести заведомую ложь я просто не в силах.

— Господин мой, — шепчу, — ты слишком болен.

Он замолкает, я же, напротив, готова кричать от тоски и сожаления.

Поздно!.. Слишком поздно!.. Мне хочется в полный голос проклясть и богов, и святых, и само Небо. Вместо этого я расшнуровываю платье, и оно опадает на пол, тихо шурша. Я отстегиваю ножны от голени и запястий. Оставшись в одной рубашке, я откидываю покрывала и ложусь подле Дюваля в постель.

Его объятия готовы принять меня, и когда я оказываюсь в них, весь остальной мир перестает быть. Кожа и мышцы на его руках подергиваются от действия яда, но он притягивает меня вплотную и устраивает мою голову у себя на плече. Наши тела соприкасаются, разделенные лишь тонкой тканью моей сорочки.

Его сердце бьется немыслимо быстро, так, словно он только остановился после долгого бега. Пытаясь хоть как-то умерить это биение, я кладу ладонь Дювалю на грудь и чувствую грубые бугры и впадины шрамов. Он улыбается и накрывает мою руку своей. Хочет поднести ее к губам и поцеловать, но пальцы не слушаются. Я жмусь к нему, обнимаю его за шею, за плечи. Мне хочется быть ближе, еще ближе к нему.

Это все, что нам с ним остается. Это уже больше того, о чем я когда-либо отваживалась мечтать.

Только я мечтала о счастье, а не о горе и гибели.

Ночью я ни на миг не смыкаю глаз. Я не желаю терять ни единого мгновения из той малости, что отпущена мне с Дювалем. Лишь перед самым рассветом отваживаюсь покинуть его, двигаясь медленно-медленно, чтобы не разбудить. Я задерживаю дыхание, отползая по тюфяку, но он не открывает глаз. Он крепко спит. Его дыхание поверхностно, на горле бьется жилка, бьется уверенно, хотя и не сильно. О Мортейн, как же сурово Твое милосердие! Мне и пальцем пошевелить не придется, а уже к закату Дюваля не станет.

Наверное, мой Бог понял, что я все равно не смогу убить этого человека, даже если отыщу на нем метку. Не смогу убить единственного мужчину, сумевшего обратить мое сердце к любви.

Безумно хочется остаться у его ложа, но долг зовет. У меня нет выбора — все определяют обеты. Монастырю, герцогине, Дювалю. Я попалась в сеть, которую сама же сплела, а святое служение, некогда так радовавшее меня, обрело горечь желчи.

Одетая и полностью снаряженная, встречаю пришедшего за мной де Вароха. Уж кто-кто, а Чудище точно сдержал бы обещание, данное Дювалю, и при необходимости выволок бы меня из постели, а то и в мешок посадил. Оставить Дюваля одного — все равно что своей рукой вырвать из груди сердце и бросить его на поживу воронам. Я не отваживаюсь взглянуть Чудищу в глаза: если увижу в них хоть каплю жалости, мне конец. Я рассыплюсь на тысячу хрустальных осколков, которые уже не соберешь воедино.

Дюваля не видели во дворце несколько дней, но о том, что он где-то прячется, известно лишь герцогине и тайным советникам. То есть пока мы в поездке, ему в моей спальне опасаться нечего. Мои глаза сухи, лицо неподвижно, точно мраморный пол под ногами. Я шагаю бездумно, как ожившая кукла. Чудище с беспокойством поглядывает на меня. Я чувствую это, но как-то слабо, и не обращаю внимания.

«Насколько Дюваль был с ним откровенен? — гадаю я. — Поверит ли он, если я выложу свои сомнения, касающиеся Крунара?»

В конце концов решаю рискнуть. Мало ли что со мной может произойти. Будет хоть один человек, знающий, чего следует опасаться.

— Крунару не следует доверять, — не глядя на спутника, говорю я.

Он не оборачивается ко мне, но я ощущаю косой взгляд.

— В каком смысле, сударыня?

— Я имею основания полагать, что Дюваля отравил именно он. И что он же стоит за большинством несчастий, обрушившихся на государыню. Боюсь, он в сговоре с регентшей Франции.

Чудище какое-то время молчит, потом задает тот же вопрос, что и Дюваль:

— Зачем бы ему?

— Этого я пока не установила. Но действия Крунара определенно изобличают его как изменника, и я хочу, чтобы кто-то, кроме меня самой, об этом знал. Приглядишь за ним по дороге в Нант?