83
Первой лежала старинная фотография. Почти антикварная ценность.
Майкл Оуэн достал ее из конверта и бережно погладил пальцами. Он знал, что этот снимок был сделан солдатами армии царя Николая II летом 1917 года в каком-то месте около турецко-русской границы. На ней была запечатлена группа весьма грязных и усталых людей. Казалось, они умирали от холода в своих суконных шинелях, а их лица заросли многодневной щетиной. Трое из них стояли по стойке «смирно» перед чем-то напоминавшим разрушенный дом, недавно погребенный лавиной. А может, и землетрясением. Однако это было обманчивое впечатление.
Оуэн прекрасно знал, чего стоило заполучить этот снимок в архив. Тайные службы кровью заплатили за то, чтобы доставить его в Вашингтон. Это случилось через сорок лет после того, как волей обстоятельств фотография попала в руки большевиков. Большевики ею дорожили, более того, они в ней нуждались, возможно даже сильнее, чем в своей революции. И несложно понять почему.
Если присмотреться получше и не обращать внимания на крупнозернистый растр, то дом на заднем плане представлял собой нечто необычное. В нем было три этажа, и создавалось впечатление, будто фасад рухнул совсем недавно. Удивительным образом, на уровнях, находящихся сейчас под открытым небом, не было видно никаких предметов, присущих жилым помещениям. Ни мебели, ни одежды, ни даже балок и кирпичей. Взору представлялись лишь темные пустые комнаты. И при внимательном рассмотрении угадывался целый ряд подобных маленьких клетушек, расположенных вплотную друг к другу и бесконечной вереницей уходящих куда-то вглубь.
Сравнивая эту фотографию с другими хранящимися в досье, можно было в конце концов сложить всю мозаику. Второй снимок был сделан с расстояния метров триста от странного дома, возможно с обрыва, находящегося прямо над ним. В нем и таился ключ к разгадке. Дом на самом деле представлял собой видимую часть некой продолговатой прямоугольной конструкции, вросшей в гигантских размеров ледник, который в какой-то момент разломил ее пополам, явив на свет божий ее содержимое. На обороте снимка очень четким почерком было написано по-русски:
Экспедиция Романова. Июль 1917.
Ноев ковчег.
В течение долгих лет специалисты обсуждали подлинность этих кадров. На них ссылались все книги о ковчеге, но нигде не приводились репродукции. Рассказывалось о некой исследовательской экспедиции у турецкой границы, которую снарядил царь Николай II незадолго до печальных событий, оборвавших жизнь и его самого, и его семьи, но доказательства отсутствовали. Все они хранились здесь, в конверте, лежащем перед директором АНБ. В них была запечатлена горькая судьба сотни солдат, инженеров, фотографов и чертежников, попавших при спуске с горы в руки врагов царя и обвиненных в измене. Большинство из них были расстреляны под Ереваном, а немногие спасшиеся никогда потом не говорили о том, что им удалось увидеть на вершине. Для атеистического режима находка библейской реликвии могла оказаться настоящей бомбой. «Отец революции» собственноручно спрятал эти кадры среди своих бумаг, не решившись их уничтожить из-за смешанного чувства восторга и страха, которое они вызывали. Более того, есть предположение, что он отправил несколько групп саперов с заданием взорвать ковчег, но им — менее опытным и закаленным, чем царские солдаты, — не удалось обнаружить это своего рода трансатлантическое судно, пришвартованное среди горных пиков.
Божий промысел.
А потом, само собой, произошло ограбление.
В 1956 году один двойной агент добрался до архивов товарища Льва Троцкого и наткнулся там на эти фотографии. Он сумел выкрасть их и продать в Берлине представителю посольства Соединенных Штатов. Однако в запланированный день передачи материалов и сам шпион и покупатель были схвачены в западном секторе города и расстреляны агентами Штази, тайной полиции Восточной Германии. Два дня спустя отсутствие твердых моральных устоев у одного пограничника в чине капитана и один миллион долларов сотворили чудо — и снимки прибыли по нужному адресу. Проект «Элиас» сумел заполучить их ценой потери одного из своих самых опытных шпионов.
Во время этих событий Майкл Оуэн был еще ребенком. Поэтому и мог без лишних эмоций рассматривать эти кадры.
Больше всего внимания обращала на себя последняя фотография из серии. Она была сделана в верхней части «дома», почти не тронутой временем, поскольку казалась герметично запечатанной. На ней изображена была не комната, а стена темного цвета, к которой прислонился какой-то мужчина с покрытыми инеем бровями и усами. С первого взгляда становилось ясно, что он русский. Его типичный для казака взор, расфокусированный водкой, казалось, говорил: «Попробуй только сунься, ублюдок!» Майклу эта фотография понравилась сразу, как только он ее увидел в первый раз. Прежде всего по следующей причине: пальцем в перчатке солдат указывал на какие-то знаки, высеченные на стене. Они напоминали вырубленные в камне инициалы. Видны были лишь четыре, хотя снимок позволял предположить, что могли быть и другие. Немного ниже угадывались какие-то каракули, безошибочно узнанные Майклом. В XVI веке кто-то назвал их «Monas Hieroglyphica». Удивительно, что ни одна из этих букв не принадлежала к еврейскому алфавиту. Если это, как представлялось, было Ноевым ковчегом, то библейский патриарх обозначил свое судно буквами не своего языка, а какого-то иного, совершенно неизвестного.
Это были те же символы, которые некоторое время назад передал им лучший аналитик проекта Уильям Л. Фабер. Он тогда сообщил, что эти знаки напоминают буквы загадочного алфавита, названного в эпоху Возрождения «енохианским» и позднее, во времена правления Елизаветы Английской, превратившегося в язык избранного круга медиумов. Его рабочая гипотеза основывалась на том, что человек, сумевший правильно артикулировать произношение обозначенных этими символами звуков — а единственным путем для этого могло служить изучение енохианского языка, — способен активировать адаманты и использовать их силу.
Все указывало на то, что Фаберу-старшему почти удалось добиться этого, но, к несчастью, он и сам находился неизвестно где.
Где-то в Турции.
Возможно, в поисках своего сына.
84
Озарение пришло неожиданно.
Внезапно Эндрю Боллинджер, погребенный под кучей банок из-под кока-колы и стаканчиков с окаменевшими остатками кофейной гущи, ясно увидел, откуда следует начинать распутывать загадку, заданную его старым другом Роджером Кастлом. Он распечатал присланное из Белого дома письмо с данными по двум сигналам из Испании и Турции, но до настоящего момента они ему ни о чем не говорили. То есть совсем ничего.
Все изменилось в долю секунды. Его осенило. Как он раньше не догадался? В действительности, он видел два разных сигнала. Первый, к примеру, не исходил из какой-то определенной точки, а второй исходил. Кроме того, первый в данный момент передвигался, следуя по направлению ко второму. Само собой, в этих магнитных траекториях не нужно было искать таинственное послание инопланетян; требовалось лишь определить, куда были направлены оба эти пучка волн. А их целью уж всяко не являлась какая-то дальняя планета.