Дети. В кабине фургона сидели дети и смотрели на него
бездонными карими глазами. Глаза их были почти черными. «Худеющий», сказал
старик, и несмотря на шершавость пальца, его прикосновение было почти любовным.
«Номера Делавера», неожиданно вспомнил Билли. «На их машине
были номерные знаки Делавера. Возле бампера наклейка с изображением…»
На руках Халлека появилась гусиная кожа. Хотелось заорать,
как однажды орала тут женщина, которой показалось, будто ее ребенок утонул в
бассейне.
Билли Халлек вспомнил, как впервые увидел цыган, когда они
явились в Фэйрвью.
Они припарковали машины вдоль главной улицы, и тотчас на
газоны высыпали дети, затеяв игры. Цыганские мамаши сбились в кучки, о чем-то
болтая и наблюдая за детишками. Наряжены пестро, но не так по-деревенски, как в
голливудских версиях тридцатых и сороковых годов. Женщины были в летних пестрых
платьях, в брюках, а те, что помоложе, щеголяли в джинсах. Выглядели ярко,
полными жизни, но в чем-то опасными.
Молодой парень выскочил из микроавтобуса «Фольксваген» и
принялся жонглировать увеличенными копиями булав кегельбана. КАЖДОМУ НУЖНО ВО
ЧТО-НИБУДЬ ВЕРИТЬ — было начертано на его рубашке с короткими рукавами. — И
СЕЙЧАС Я ВЕРЮ, ЧТО ВЫПЬЮ ЕЩЕ ПИВА. Дети Фэйрвью побежали к нему, словно
притянутые магнитом, с радостными криками. Парень играл бицепсами, на груди
прыгал огромный крест. Мамаши Фэйрвью торопливо забирали своих детишек и
уводили их прочь. Другие матери оказались менее проворными. Ребята постарше направились
к цыганским детям, а те прервали свои игры и наблюдали за их приближением.
«Горожане», говорили их темные глаза. «Эти городские дети повсюду, куда ни
сунься. Мы знаем ваши глаза и прически, знаем, как блестят на солнце
скрепы-исправилки на ваших зубах. Мы не знаем, где будем завтра, но знаем, где
будете вы. И как вам не надоедают одни и те же лица, одни и те же места?
Наверное, потому вы так нас ненавидите».
Билли, Хейди и Линда в тот день были (за два дня до того,
как Халлек убьет старую цыганку) всего лишь в четверти мили отсюда. Они
расположились пикником на полянке и ждали начала первого концерта духового
оркестра в нынешнем сезоне. Большинство народа оказалось здесь по той же
причине, что наверняка было известно цыганам.
Линда поднялась, отряхивая сзади свои джинсы «Ливайс», и
направилась к жонглирующему цыгану.
— Линда, вернись! — резко окликнула ее Хейди. Ее пальцы
ощупывали воротник свитера. Когда она бывала чем-то расстроена, это был ее
обычный жест. Халлек предполагал, что она сама не знает за собой такой
привычки.
— Мам, ну почему? У них там представление, кажется.
— Потому что они цыгане, — сказала Хейди. — Держись от них
подальше. Они все жулики.
Линда посмотрела на мать, потом перевела взгляд на отца.
Билли только пожал плечами. На лице дочери он увидел разочарование, а Хейди все
теребила воротник свитера, явно чем-то недовольная.
Парень забросил свои булавы обратно в микроавтобус одну за
другой. Девушка неземной красоты начала бросать ему одну за другой пять
индейских дубинок. Парень принялся жонглировать ими, подбрасывая некоторые
вверх из-под мышки и крича при этом: «Хой!»
Пожилой человек в спецовке фирмы «Ошкош» и в клетчатой
рубашке раздавал какие-то рекламные листовки. Прекрасная женщина, бросившая
молодому жонглеру дубинки, выскочила из фургона с мольбертом. Установила его, и
Халлек подумал: «Сейчас выставит какие-нибудь пошлые морские пейзажи, возможно,
еще фотографии президента Кеннеди». Однако вместо картин она установила на
подставке мишень. Кто-то из фургона кинул ей рогатку.
— Джина! — крикнул ей жонглер, подбрасывая индейские
дубинки, и широко улыбнулся красавице, обнаружив отсутствие нескольких передних
зубов. Линда вдруг решительно села на траву. Ее понятие мужской красоты
формировалось извечными программами ТВ. Красота молодого цыгана погасла в один
миг. Хейди перестала ощупывать воротник свитера.
Девушка бросила рогатку парню, а он бросил одну дубинку и,
не меняя темпа, заменил ее рогаткой. Халлек тогда подумал: «невозможный трюк».
Парень сделал пару-тройку кругов, потом перебросил ей рогатку обратно и
ухитрился успеть поднять дубинку, пока остальные кувыркались в воздухе.
Послышались разрозненные аплодисменты. Кое-кто из местных улыбался, Билли тоже
поймал себя на этом. Но остальные смотрели настороженно.
Девушка отбежала от мишени, извлекла из нагрудного кармашка
шарики от подшипников и стрельнула из рогатки три раза подряд в самый центр
мишени — плоп, плоп, плоп. Никто из цыган ничего не продавал. Это было
совершенно очевидно. Не было здесь и гадающих на картах.
Тем не менее полицейский автомобиль Фэйрвью вскоре прибыл, и
из него вышли двое полицейских. Один был Хопли — начальник полиции, мужчина лет
сорока, несколько грубовато красивый. Цыганская активность несколько сбавила
темп, еще некоторые мамаши воспользовались этим, чтобы увести своих
завороженных детей. Дети постарше протестовали, а малыши заплакали, когда их
утаскивали прочь со зрелища.
Хопли начал обсуждать с молодым жонглером факты текущей
жизни (дубинки, раскрашенные в синий и красные цвета, были рассыпаны по траве).
К их беседе присоединился и пожилой цыган в спецовке. Он что-то сказал, и Хопли
покачал головой. Заговорил, сильно жестикулируя, жонглер. Он подошел к
патрульному полицейскому, сопровождавшему Хопли. Вся эта картина была до боли
знакома, и Халлек вспомнил: типичная разборка игроков на матче бейсбола.
Цыган в спецовке взял жонглера за руку и потянул его на пару
шагов назад, при этом выглядел, как школьный наставник, разнимающий «горячие
головы». Парень сказал что-то еще, и Хопли снова покачал головой. Тогда он
начал что-то выкрикивать, но до Билли доносились только голоса.
— Мам, а что там происходит? — спросила Линда, явно
заинтригованная.
— Ничего особенного, — ответила Хейди. Она вдруг начала
собирать и укладывать вещи. — Вы закончили есть?
— Да, спасибо. Пап, может, ты знаешь — чего это там?
У него на языке вертелось: «Ты наблюдаешь классическую
сцену, Линда. Происходит Изгнание Непрошенных». Но глаза Хейди были строго
нацелены на его лицо, губы плотно сжаты, — совершенно очевидно, она считала,
что здесь не место для грубых шуток.
— Не очень сам понимаю, — ответил он. — Просто различие во
мнениях.
«Ничего особенного» было ближе к истине: собак ни на кого не
спустили, резиновыми дубинками не махали, и «воронок» с решетками на окнах не
припарковывался поблизости. Театральным жестом парень высвободил руку из
пальцев «наставника», быстро собрал индейские дубинки и снова принялся
жонглировать ими. Но от гнева рефлексы подводили, и представление получилось на
сей раз убогим. Две дубинки упали почти немедленно, причем одна стукнула его по
ноге. Некоторые из детей засмеялись.