— Они надеются воспользоваться пещерой Двери, чтобы
вернуться на американскую сторону, — Сюзанна вздохнула.
— Я надеюсь, что дверь откроется, но сомнения у меня есть.
Сомнения были и у Роланда. Но эти четверо представляли собой
немалую силу, а Теда, он это знал, отличала не только решимость, но и
экстраординарный потенциал. Многое могли и Мэнни, великие путешественники между
мирами. Поэтому Роланд склонялся к тому, что рано или поздно Тед и его друзья
вернутся в Америку. Он уже собрался сказать Сюзанне, что такое произойдет, если
будет на то воля ка, но передумал. Ка более не значилось среди любимых слов
Сюзанны, и едва ли он мог ее за это винить.
— А теперь слушай меня очень внимательно, Сюзанна, и крепко
подумай. Говорит ли тебе что-нибудь слово Дандело?
Ыш поднял голову, глаза его блестели. Сюзанна задумалась.
— Вроде бы мне это слово знакомо, но больше ничего сказать
не могу. А что?
Роланд поделился с ней своей версией: когда Эдди лежал на
смертном одре, ему было видение… то ли чудовища… то ли места… то ли человека. И
это что-то или кто-то звалось Дандело. Эдди сказал об этом Джейку, Джейк — Ышу,
Ыш — Роланду.
Сюзанна хмурилась, на ее лице отражалось сомнение.
— Слишком много переходов. Знаешь, в детстве у нас была
такая игра… Называлась она «Шепни слово». Кто-то придумывал слово или фразу и
шептал на ухо второму. Шепнуть разрешалось только раз, без повторов. Второй
передавал то, что, по его разумению, услышал, третьему, тоже шепотом. Третий —
четвертому и так далее. Когда слово добиралась до последнего участника игры,
оно уже не имело ничего общего с тем, первый шептал второму, и все радостно
смеялись. Но, если в нашем случае в слово вкралась ошибка, не думаю, что мы
будем смеяться.
— Ясно, — кивнул Роланд. — Будем настороже, надеясь, что
слово я услышал правильно. Может, оно ничего не значит, — впрочем, в это он не
верил.
— А что нам делать с одеждой, если станет еще холоднее? —
спросила она.
— Одежда у нас будет. Я знаю, что делать. Об этом сегодня мы
можем не волноваться. А вот очень нужно волноваться, так это о еде. Впрочем,
если придется, мы сможем найти кладовую Найджела…
— Я не хочу возвращаться в подземелье под «Доганом» без
крайней на то необходимости. Я думаю, около лазарета есть кухню. Они должны
были чем-то кормить этих бедных детей.
Роланд обдумал ее слова, кивнул. Дельная мысль.
— Тогда пошли, — добавила Сюзанна. — С наступлением темноты
я не хочу находиться даже в наземном этаже этого заведения.
4
На Тэтлбек-Лайн, в августе 2002 года Стивен Кинг
возвращается в реальность из грезы о Федике. Печатает: «С наступлением темноты
я не хочу находиться даже в наземном этаже этого заведения «. Слова появляются
на экране. Ими завершается то, что он называет подглавкой, но это не всегда
означает, что на сегодня работа закончена. Что он слушает, так это Вес'-Ка Ган,
Песнь Черепахи. На этот раз музыка, которая едва слышна в некоторые дни и
буквально оглушает в другие, похоже, смолкла. Она вернется завтра. Во всяком
случае, всегда возвращалась.
Кинг нажимает пару клавиш на клавиатуре и компьютер издает
мелодичный звон, показывая, что напечатанное сегодня сохранено в памяти.
Писатель встает, морщась от боли в бедре, и подходит к окну кабинета. Смотрит
на подъездную дорожку, круто взбирающуюся к Тэтлбек-лейн, дороге, по которой он
теперь изредка прогуливается (а по главной дороге, шоссе 7, — никогда). Бедро
этим утром сильно болело, мышцы словно жгло огнем. Он рассеянно потирает бедро,
выглядывая из окна.
«Роланд, мерзавец, ты вернул мне эту боль», — думает Кинг.
Она протянулась по ноге, как раскаленная докрасна проволока, можете вы не
говорить, Бог, можете вы не говорить, Бог-бомба, и никак он не может с ней
расстаться. Прошло почти три года после того инцидента на дороге, когда он едва
не лишился жизни, а боль по-прежнему с ним. Она, конечно, утихает, у
человеческого тела удивительно способность к самоизлечению («Хот-эндж», —
думает он и улыбается), но иногда вдруг резко усиливается. Он не думает о боли,
когда пишет, писательство в определенном смысле мягкий Прыжок, тодэш, как ни
назови, но боль всегда дает о себе знать после пары часов, проведенных за
столом.
Он думает о Джейке. Чертовски сожалеет о том, что Джейк
умер, и догадывается, что после публикации последней книги читатели просто
озвереют. И почему нет?
Некоторые знали Джейка Чеймберза двадцать лет, чуть ли не в
два раза дольше, чем прожил мальчик. Да, они озвереют, все так, а когда он
ответит на их письма и скажет, что сожалеет о смерти мальчика, как и они,
удивленего смертью, как и они, поверят ли ему? Ни за какие коврижки, как
говорил его дед. Он думает о «Мизери». Энни Уилкс называет Пола Шелдона
паршивым отродьем за то, что тот пытается избавиться от жалкой, тупой Мизери
Честайн. Энни кричит, что Пол — писатель, а писатель — Бог для своих
персонажей, ему нет нужды убивать любого из них, если он этого не хочет.
Но он — не Бог. По крайней мере, в этой истории. Он
чертовски хорошо знает, что Джейка Чеймберза не было там в день, когда его
сшибла машина, не было и Роланда Дискейна, сама мысль об этом достойна
осмеяния, они же, видит Бог, выдумки, но он также знает и другое: в какой-то
момент песня, которую он слышит, когда сидит за «макинтошем» последней модели,
стала песней смерти Джейка, и не заметить этого означало одно — полностью
потерять связь с Вес'-Ка Ган, на что он пойти не может. Не может, если хочет
закончить историю. Эта песня -единственная ниточка, которая его ведет, хлебные
крошки на тропе, которым он должен следовать, если хочет выйти из этого
дремучего леса сюжета, который он посадил, и…
«Ты уверен, что посадил его?»
Ну… нет. По правде говоря, не уверен. Так что самое время
вызвать людей в белых халатах.
«И ты абсолютно уверен, что Джейка в тот день там не было? В
конце концов, много ли ты помнишь о том чертовом инциденте?»
Не так, чтобы очень. Он помнит, как увидел крышу минивэна
Брайна Смита, появившуюся над вершиной холма, понял, что едет тот не по
проезжей части, как положено, а по обочине. А потом помнит Смита, сидящего на
каменной стене. Смит смотрит на него сверху вниз и говорит, что его нога
сломана в шести, может, в семи местах. А между двумя этими воспоминаниями,
перед столкновением и после него, пленка памяти полностью засвечена.
Или почти полностью.
Потому что иногда, ночью, когда он просыпается от сна,
который не может вспомнить…
Иногда он слышит… ну…
— Иногда слышатся голоса, — говорит Кинг. — Почему ты просто
не скажешь это?