Фонарщик - читать онлайн книгу. Автор: Энтони О'Нил cтр.№ 29

— Это философский дьявол, а не библейский.

Макнайт набычился.

— Единственная разница, как я понимаю, заключается в том, что философия решает вопрос, правду или ложь говорит дьявол. Библия же более прямолинейна. Этот подчеркнутый стих, засунутый в глаз полковнику Манноку, к примеру. Со страницы, выдранной из нашей же Библии.

— Это версия, которую еще нужно доказать.

— Как бы там ни было, от Иоанна, восемь, сорок четыре. — Они шли по Кингс-бридж. — Вы можете процитировать весь стих, а не только подчеркнутые слова?

Канэван как раз накануне изучал этот стих и помнил его почти дословно.

— «Ваш отец дьявол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала, и не устоял в истине; ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое; ибо он лжец и отец лжи».

— «Отец лжи»… — повторил Макнайт, смакуя слова. — Эти слова приводят нас к «Ce Grand Trompeur» — Великому Обманщику, нет?

Они вышли на Грасмаркет, где раньше вешали преступников и сжигали ведьм, а теперь понастроили банков, кофеен и гостиниц.

— Не вполне уверен, что понял вас, — нервозно сказал Канэван.

Он заметил свою первую бездомную собаку, особенно жалкого терьера, который через площадь шел прямо на них.

— То есть?

— Вы все время пытаетесь связать философию и Церковь.

— Пожалуй, — согласился Макнайт, — и та и другая всегда больше всего боялись мощной силы воображения, а мы проводим у него в рабстве огромное количество времени.

— Воображение — лишь инструмент, им можно управлять посредством воли.

Терьер смотрел в их сторону, но как бы не замечал.

— Никакая воля не в состоянии им управлять, — упорствовал Макнайт. — Разве вас не удивляет, сколько времени человек даже с самым скромным воображением каждый день проводит в вымышленном мире, и это не вопрос наличия или отсутствия воли. Когда речь заходит, например, о предположениях или вариативности имеющего произойти. Взять хотя бы самую обычную поездку по железной дороге — она вызывает целую вереницу мыслей, любых: начиная с того, как локомотив сходит с рельсов, до незапланированного романа. Все, что может иметь несколько финалов, заставляет мозг яростно метаться по царству фантазии в поисках наиболее страшной или наименее вероятной концовки. Так что, можно сказать, воображение никогда не отдыхает — оно неутомимо и прожорливо. Его нельзя отключить даже во сне, когда все отправления организма, кроме самых насущных, подавлены, оно непрестанно ищет стимула и может — поскольку мы не в состоянии об этом судить — пойти еще дальше, за пределы смерти. Не исключено, что в последние мгновения человек видит не то, на что направлены его глаза, а то, что подсовывает ему его собственное воображение. Это могут быть небеса, если ему повезет, а может быть и ад. В любом случае можно вполне обоснованно возразить, что воображение и есть человеческая душа.

Канэван фыркнул:

— То есть вы называете душу прожорливым хищником.

— Приютившим злобного демона.

Терьер поплелся вниз по улочке, которая была недоступна для солнца, но Канэван знал, что он не последний.

— За вычетом первородного греха, — выдавил он, — мне затруднительно согласиться с тем, что в душе живет демон.

— Мне кажется, мы инстинктивно сознаем, что наше воображение — и наша душа — прожорливы, — твердо сказал Макнайт, когда они подошли к церкви Святого Жиля. — И вся миссия Церкви заключается в возведении барьеров, которые бы регулировали этот аппетит.

— Тот факт, что занимаемая вами антицерковная позиция еще не совсем опустошила вас, утешителен.

— О, я не намерен обвинять одну лишь Церковь. Сама наша природа устанавливает границы. Мы сознательно накладываем ограничения на мыслительный процесс и устраиваемся в удобной системе упрощений и архетипов. Мы добровольно подгоняем к этим архетипам даже самих себя, чтобы быть в ладу с миром, который соорудили из простых схем и нелюбви к сложности. Голодное бессознательное, однако, часто поднимает бунт.

— Находя выражение в снах.

— В рамках своих возможностей, — сказал Макнайт. — Однако не исключено, мы установили границы даже здесь.

Они дошли до самого сердца Старого города с его нагромождением накренившихся домов и укромных питейных заведений, но улицы были жутковато пустынны и тихи даже по воскресным меркам: ни дребезжания конки, ни стука колес, ни угольщиков, ни лоточников; воинственные воскресные колокола, и те звучали необычно тихо. Люди, если вообще выходили из дома, собирались робкими группками, бросая по сторонам настороженные взгляды, как будто опасаясь, что на них в любой момент могут накинуться, и Канэван заметил, что поубавилось даже бродячих собак, как будто животный мир тоже схлынул. Они свернули на пустынную Норт-бридж.

— Характеристики становятся понятными, когда мы, говоря о разуме, прибегаем к пространственным метафорам, — продолжал Макнайт. — «Вылетело из головы», «сломал голову», «отложилось в памяти». Но ведь чистый разум не имеет пространственного измерения. Даже наше убеждение в том, что разум не может соприкасаться непосредственно с физическим миром, — это добровольно принятое ограничение. Позвольте мне привести один пример. У маленькой девочки есть кукла, которую она обожает. Эта кукла — ее единственная радость в жизни, так как мать умерла, а отец — жестокое животное. И вот соседский грубиян, не стерпев именно этой любви, хватает куклу, раздирает ее на части и расшвыривает по улице. Девочка в отчаянии и плачет целыми днями. Как вы охарактеризуете подобную историю?

— Душераздирающая.

— Да. Невинная девочка приписала личностные качества обычным тряпкам и глине. И конечно, любой компетентный врач сможет доказать, что у куклы никогда не было пульса, что это неразумная материя, что она никогда не была живым существом и, стало быть, никогда не умирала. И все же губительные эмоции девочки нельзя отбросить как вовсе нематериальные. Мы инстинктивно понимаем, что это не так, а доказательством служит метафора, которую вы сами только что использовали, — «душераздирающая».

Канэван задумался.

— Тот же самый компетентный врач, составивший протокол судебно-медицинского исследования куклы, докажет, что сердцу девочки, или моему собственному в связи с этим, не было внесено реального вреда. Кроме учащенного пульса, конечно.

— О, я готов утверждать, что дело обстоит куда серьезнее. Существуют глубокие травмы, которые мы пока не в состоянии оценить точно. Итак, я утверждаю: девочку пырнули ножом, удар которого, хоть сто раз воображаемый, не менее мощный, чем удар тесака мясника, и в состоянии нанести раны, пожалуй, еще более глубокие.

— Это сфера психологии.

— Может быть, если бы девочка была реальна, — сказал Макнайт, — но она вымышлена. Метафизический вымысел моего воображения, плод которого, позволю себе заметить, произвел на вас физическое воздействие. Теперь многократно умножьте это воздействие и спроецируйте на реальность. Приложите к какому-нибудь большому горю и попытайтесь представить себе силу отчаяния. Если утрата куклы может поразить девочку как нож, вообразите себе, каким смертоносным оружием может воспользоваться вполне зрелый человек.