Старик покачал головой.
— Ты и сам не больно-то хорошо выглядишь. Я огнестрельные раны видел, так что знаю.
На Бена вдруг снова накатила слабость. Губы у старика шевелились, но голос пропал, и в ушах только гудело раскатистое эхо. Комната завертелась; он увидел испуганные глаза Алекс, услышал вроде бы ее крик и грохнулся на пол.
48
Он то приходил в сознание, то снова погружался в беспамятство. Долгие, казавшиеся бесконечностью, периоды темноты прерывались короткими промежутками просветления, возвращения в реальный мир. Он смутно сознавал, как в одно из этих возвращений, положив руку на плечо Алекс, поднимался по ступенькам. Потом была какая-то комната. Кровать. Чистые, хрустящие простыни. Кровь на чем-то белом. Заботливо склонившаяся Алекс — в больших глазах тревога и внимание. Он снова ушел в темноту.
Бен открыл глаза. По половицам деревянного пола в незнакомой комнате осторожно крались красноватые лучики рассвета. Он моргнул и попытался оторвать голову от подушки. На плече — свежая повязка. Рана болела, но как-то по-другому.
Он дотронулся до шеи — шнурка с кольцом не было.
Бен огляделся. Большая, в традиционном, без претензий, духе спальня. В отличие от комнат внизу, здесь было чисто и прибрано, как будто комнатой давно или даже никогда не пользовались. Сам он лежал на широкой металлической кровати, застеленной стеганым покрывалом. В углу стоял умывальник, на деревянном кресле-качалке около кровати — чистые, аккуратно сложенные джинсы и голубая джинсовая рубашка. Сверху — кожаный шнурок с золотым обручальным кольцом.
Алекс лежала рядом, поперек кровати. Спутанные темные волосы разметались по покрывалу, правая рука покоилась на его ногах. Наверное, она сидела какое-то время, охраняя его покой, а потом, сморенная усталостью, прилегла на минутку да и уснула.
Алекс пошевелилась, открыла глаза и сразу посмотрела на него. Качество это, свойственное животным и тренированным солдатам, позволяет человеку мгновенно, без промежуточной стадии, переходить от сна к состоянию полной готовности. Она не зевала, не терла заспанные глаза, а улыбнулась и тут же села. Вместо шерстяного джемпера на ней была клетчатая мужская рубашка на размер больше нужного и завязанная в узелок на поясе.
— С возвращением в мир живых.
— Это ты сделала?
Она кивнула.
— Да. Резать пришлось глубоко, но рана чистая. Кость не задета. Пуля немного сплющилась, но не раскололась. Вышла целехонькая.
Алекс протянула руку к прикроватному столику, нащупала оловянную кружку, тряхнула и протянула ему. На донышке перекатывалась пуля. Такая маленькая и безобидная.
— Ты спасла мне жизнь. Уже во второй раз. За мной должок.
Алекс забрала кружку и пощупала его лоб. Пальцы у нее были прохладные, и ощущение от прикосновения осталось приятное.
— Температура еще есть. Тебе нужно отдохнуть.
Бен откинулся на подушку.
— Отсюда нужно уходить.
— Не сегодня и не завтра. Райли говорит, что мы можем оставаться, сколько захотим.
— Как он?
— Спит. У него все будет хорошо. — Она улыбнулась. — Он, похоже, думает, что мы с тобой — пара.
— Где Зои?
— У нее комната внизу. Она очень устала. Ты бы с ней полегче.
— Я бы ее убил.
— Ей плохо.
— Поделом.
Она провела ладонью по лбу, убрала упавшие ему на глаза волосы. За окном быстро светлело. Где-то заржали лошади, потом залаяла собака.
— Мне пора, надо присмотреть за лошадьми. Райли еще полежит пару дней.
— Подожди. Побудь еще немного.
Она снова улыбнулась.
— Ладно.
С минуту оба молчали.
— Тебе, наверное, снились кошмары, — сказала Алекс. — Прошлой ночью. Ты бредил.
— Вот как?
Она кивнула.
— Да. Разговаривал во сне.
Он промолчал.
— Ты говорил с Богом.
— Думаю, мне особенно нечего Ему сказать.
— Ты просил прощения. Мне показалось, для тебя это очень важно. Что случилось? Что такого ты сделал, за что ищешь прощения?
Он отвернулся.
— Я хочу помочь.
Бен глянул на нее через плечо.
— Почему?
— Не знаю. Просто хочу. — Она пожала плечами. — У меня такое чувство, будто я узнала тебя. Я раздела тебя и уложила в постель. Ковырялась в твоем плече, доставая чертову пулю. Измазалась твоей кровью. Зашивала рану. Обмывала. А потом сидела полночи и вытирала твой пот. Почему ты не хочешь, чтобы я помогла тебе с чем-то еще? Что плохого в том, чтобы выговориться?
— Ты спросила, что случилось. Случилось кое-что плохое. И мне не хотелось бы об этом говорить.
— Плохое случается со всеми.
— Знаю.
— В смерти Чарли ты не виноват. Знаю, ты винишь себя, но это несправедливо. Ты не мог предвидеть, что случится. Ты всего лишь хотел помочь другу.
Он уже открыл рот, чтобы ответить, и в последний момент сдержался.
— Что?
— Ничего. Наверное, тебе надо сходить к лошадям. Только не оставайся долго на открытом месте. Вертолет может вернуться.
Алекс улыбнулась.
— Так легко ты от меня не избавишься.
— Может быть, ты и права. Насчет Чарли. Может быть, я не виноват.
— Но есть что-то еще?
Бен закрыл глаза.
— Расскажи. Поговори со мной.
Он долго молчал. Потом тихо сказал:
— Не могу.
Силы постепенно возвращались, а с ними нарастало нетерпение. Лежа на смятых простынях, листая Библию, Бен снова и снова перебирал имеющиеся факты.
Мысли то и дело возвращались к Слейтеру. Кто он такой? Не цэрэушник. Не коп. Не военный, как Джонс. Скорее лидер, организатор, мозг. Определенно человек, обладающий немалой властью. Один из тех, кого называют сильными мира сего. Возможно, политик, но фигура не слишком заметная — по крайней мере, Алекс о нем не слышала. Предпочитает держаться в тени, оставаться за сценой и дергать за ниточки. Политические интересы каким-то образом — совершенно непонятно, каким именно, — связаны с Клейтоном Кливером, и открытие Зои Брэдбери опять-таки непонятным образом этим интересам угрожало.
Религия и политика. Кливер метит в губернаторское кресло, но в большой политической игре его роль незначительна. Что, если кто-то, стоящий на верхних ступеньках лестницы, кто-то, кому есть что терять и что выигрывать, тоже сделал ставку в этой игре? Голоса избирателей и власть — действенный фактор мотивации, такой может подтолкнуть и к убийству.