– Знаешь, надоел ты мне, – сказал капитан, зло
щурясь. – Я все-таки профессионал. А жизненный опыт учит: гонористый тип
вроде тебя обязательно будет врать и изворачиваться... Есть, конечно, надежные
способы, но в данной ситуации они не подходят. Очень трудно будет проверить
твою брехню. Да и не генерал ты, в конце концов, – мелочь летучая...
Вставай. Пошли во двор. Если я тебя тут пристукну, его сиятельство будет потом
ворчать, что ему изгадили паркет, по которому как-то ступал сам император
Франц-Иосиф... Беда с сиятельными... Ну, пошли к стеночке. Или тебя волочь
придется? – он гнусно ухмыльнулся. – Вообще-то не имею ничего против.
Приятно будет посмотреть, как ползешь и за сапоги цепляешься... Сволочь
краснопузая...
– Не дождешься, жандарм... – прохрипел Спартак и,
собрав все силы, рывком поднялся на ноги.
Его тут же повело в сторону от пронзительной боли в затылке
– третий, столь неожиданно появившийся на сцене, вмазал ему рукояткой
пистолета, каковой и сейчас покачивал в руке, наблюдая за Спартаком с холодным
любопытством. Тоже ждал унизительной для советского офицера сцены. Нет уж,
такого удовольствия он им не собирался доставлять...
Хлопнула дверь. Спартаку показалось сначала, что у него
перед лицом неизбежной смерти начались видения – говорят, бывает, – но
походило это скорее на доподлинную реальность. Перед ним стояла Беата, та самая
чаровница из Львова, живая и реальная, по-прежнему обворожительная до того, что
сердце перестало биться – разве что на ней вместо нарядного платья была кожаная
куртка с повязкой на рукаве и отутюженные армейские бриджи, заправленные в
высокие сапоги. И кобура с «парабеллумом» красовалась на поясе.
Вот теперь ему стало по-настоящему горько и уныло. Со
смертью он уже как-то незаметно смирился, от судьбы не уйдешь, но совершенно
невыносимой была мысль, что его поведут к стенке на глазах львовской прелестной
незнакомки. И, что еще сквернее, она, быть может, и позлорадствует вместе со
всеми...
– Какая встреча, панна Беата, – сказал он, галантно
раскланявшись, отчего в затылке вновь рванула колючая боль. – На войне,
как на войне... То есть – не гора с горой... В общем, вы неизменно
очаровательны...
Она широко раскрыла бездонные синие глазищи:
– Пан Котляревский?!
– Собственной скромной персоной, – сказал он хмуро.
– Что вы тут делаете?!
– Да как вам сказать... – пожал плечами Спартак. –
Я тут пролетал по делам, бомбил немцев. Сначала немцы сбили, а теперь вот эти
расстреливают. И, самое обидное, совершенно непонятно за что.
Она повернулась к капитану. К немалому изумлению Спартака,
тот оставил прежнюю фанаберию и держался не то что предупредительно, а, полное
впечатление, приниженно. На непонятный вопрос девушки он ответил обстоятельно,
многословно, судя по интонациям, не ставил в известность, а докладывал.
Завязался разговор, из которого Спартак, естественно, не понял ни словечка –
один раз, правда, мелькнуло уже знакомое «бомбовец», но больше ничего не удалось
разобрать.
Беата сказала что-то резко, повелительно. Капитан вроде
заспорил. Она, похоже, цыкнула...
И капитан сдался. Морда у него была недовольная, но сразу
ясно, что вынужден подчиняться: сердито фыркнул, вздохнул, косясь на Спартака с
видом обиженного ребенка, которому злые взрослые не дали разломать великолепную
игрушку, махнул рукой, и троица покинула комнату.
Задумчиво покачав головой, Беата прошлась по комнате –
поскрипывали начищенные сапоги, – притворила дверь потайного хода, присела
на краешек тяжелого кресла и, досадливо морщась каким-то своим мыслям, бросила:
– Садись, что ты стоишь, как засватанный... Они тебя били?
– Не без того, – сказал Спартак. – Но я тоже
успел...
Она сказала что-то на родном языке.
– Что?
– Дети малые, чтоб тебе было понятно, – перешла она на
русский. – Мальчишки с улицы... Значит, это ваш самолет сбили под
Бедронками?
– Я в здешней географии не силен, – признался
Спартак. – Бедронками – это что?
– Бедронки – это деревня. Немцы там поселили украинцев.
Сволочь. Полицейские.
– Согласен, – сказал Спартак. – Мне они тоже сразу
показались законченной сволочью... Послушай, до чего же ты красивая даже в
наряде... Какая же ты красивая...
– Что? – удивленно спросила девушка.
– А впрочем, красивая – не то слово. Обворожительная.
Ослепительная. Если бы ты меня полюбила, я бы горы свернул...
– У тебя все в порядке с головой?
– Абсолютно, – сказал Спартак. – Понимаешь, мне
просто нечего терять. Если уж вы меня все равно сейчас шлепнете, то какой смысл
держать мысли при себе? Ваш капитан – гнида дешевая, зато ты – невероятно
обворожительное создание... Можешь не верить, но это единственное
обстоятельство, которое меня с вашей бандой примиряет...
– Мы – не банда! – ее глаза от гнева стали почти
черными. – Мы – армия сопротивления.
– Извини, – сказал Спартак. – Охотно верю. Вот
только отдельные экземпляры портят всю картину – я, понятно, не о тебе...
– Ну, их можно понять, – сказала Беата. – Есть к
вам кое-какие старые счеты и претензии...
– А я-то тут при чем?
– Да при том хотя бы, что ты – офицер советской армии.
– Знаешь, я с вами в тридцать девятом не воевал, –
сказал Спартак. – Исключительно с немцами... да. Еще и с финнами. И,
положа руку на сердце, в гости к вам не набивался. Даже если бы я знал, что это
ты тут, внизу, все равно пролетел бы мимо... Так мне что, все-таки к стеночке
проследовать?
– Не говори глупостей, – поморщилась она. –
Справедливости ради, я тебе кое-чем обязана... И весьма существенным. В
общем, расстреливать тебя я, конечно, не дам...
– А они тебя послушают? – с искренним любопытством
спросил Спартак. – Капитан мне показался страшно несговорчивым человеком,
к тому же он тут шишка какая-то...
– Ничего. Да будет тебе известно, этот капитан как раз мне и
подчиняется.
– Ого, – сказал Спартак. – А ты, часом, не
генерал?
– Майор. Но я стою по служебной лестнице повыше капитана...
– Контрразведка?
– Именно. – Она уперлась локтями в стол, положила
подбородок на сцепленные пальцы и уставилась на Спартака с непонятным выражением. –
Не хватало мне лишних хлопот... Ну что прикажешь с тобой делать?
– Расстрелять.
– Я серьезно. Никто не возьмет на себя такой труд –
вести тебя к линии фронта. Мы с вашим Сталиным в серьезных разногласиях, уж
извини. А сам ты далеко не уйдешь... Без знания языка и реалий... Пристукнут
где-нибудь. Есть, конечно, эти... – она сделала гримаску, – московские.
Но и с ними никто не будет связываться... Вот что мне с тобой делать? Ладно,
перед командованием я тебя отстою. А потом? Ну что ты на меня так
уставился? – она чуточку покраснела. – Как будто мы на балу...