– Купи Целкова, – распорядилась Вера, – а Григорьева… посмотрим, как пойдет дело с Ге.
– Я боюсь, что Григорьев будет торговаться в последний день, когда уже денег ни у кого не останется.
– Давай не будем загадывать, – предложила Вера. – Как пойдет, так и пойдет. Я звоню шефу.
– Давай. Я на связи, если что.
Этери дала отбой, повернулась и увидела в мраморном холле высокого худощавого мужчину. Он стоял примерно в трех шагах от нее и улыбался… улыбался прямо ей. Он ей сразу понравился. Мгновенно. Не красавец, но славное, симпатичное лицо диккенсовского благородного чудака.
– Спасибо вам от того чувака. Простите, я невольно подслушал ваш разговор… – Он сделал всего шаг, один длинноногий шаг, и оказался рядом с ней. – Но я не смог уйти. Вы так лестно обо мне отзывались… Большое вам спасибо. К тому же вы отрезали мне путь к отступлению.
Этери спохватилась, что стоит в дверях и загораживает проход. Она шагнула внутрь, а он попятился, давая дорогу. До нее не сразу дошло, что он говорит по-русски. Она устремила взгляд на бейджик, свисающий с лацкана твидового пиджака с замшевыми заплатками на локтях. На бейджике значилось: I. C. Lennox-Darebridge, R. A.A. expert
[36]
.
– Это вы? – ахнула Этери. – Простите, я не знала…
– Да за что ж прощать-то? Было чертовски приятно слушать, как вы меня хвалите. Прямо в краску вогнали.
Этери протянула ему руку.
– Меня зовут Этери Элиава. Я представляю российский банк «Атлант».
Он охотно пожал ей руку.
– Ну а меня вы уже знаете. Айвен Сирил Леннокс-Дэйрбридж. Просто Леннокс, Дэйрбридж – слишком длинно.
– Айвен Сирил? – переспросила Этери. – То есть Иван Кирилл?
– Друзья зовут меня Айси.
У него была подкупающая улыбка.
– Айси в смысле «icy»? Ледяной?
Он заговорщически подмигнул ей.
– Айси можно расшифровать как «I see» – «Я вижу». А на сленге «icy» значит «клевый».
– I see, – сказала Этери, и они оба засмеялись. Ей уже казалось, что она век с ним знакома. – А откуда вы так хорошо русский знаете?
– У меня русские корни.
– Это я догадалась по именам.
– На самом деле у меня и грузинские корни есть. Вы ведь грузинка?
– Чистокровная, но московского разлива.
«Да, ты чистокровная, – подумал Леннокс. – Это видно».
Он смотрел на нее и видел то, что мало кто, кроме него, мог оценить. Он видел точеную, хорошо посаженную головку на длинной «лебединой» шее. Атласного отлива волосы, не иссиня-черные, а просто черные, как южная ночь, сияющая и знойная. Узкое лицо с заостренным подбородком, «кинжальное лицо», как он определил для себя. Угловатые тонкие плечи по-балетному опущены, спина выпрямлена. На редкость маленькие при ее высоком росте руки и ноги. Словом, он видел признаки породы.
– Не пообедать ли нам вместе? – спросил он вслух. – Простите, может, у вас тут еще дела?
– Нет, я уже все видела. А слышала даже больше, чем хотела.
– О, так пойдемте. У меня машина.
– В центре Лондона? – удивилась Этери. – А на парковке не разоритесь?
– У меня электромобиль. Их пускают бесплатно.
Заинтригованная Этери вышла вместе с ним на улицу и, оглянувшись, заметила, что он украдкой наблюдает за ней. Его подвижное лицо тотчас же приняло комически виноватое выражение, но он не отвел глаз.
– Я тоже умею смотреть, – с вызовом бросила Этери.
– Во мне ничего интересного нет.
– А вот уж это мне виднее, I see.
Леннокс улыбнулся игре слов. На вид он был типичным англичанином: долговязый, тощий, как щепка, со светлыми, чуть рыжеватыми волосами, кроткими голубыми глазами, впалыми щеками и длинной лошадиной челюстью. Этери поверить не могла, что у него есть грузинские корни.
Они завернули за угол здания, в то, что в Лондоне до сих пор называли «мьюз» – конюшенный ряд, и Леннокс подвел Этери к ярко-желтой машинке, разве что самую малость побольше той, что она подарила Сандрику.
– О, тут нужен предел человеческой ловкости.
– Все не так страшно. Джереми Кларксон
[37]
на пару дюймов выше меня, но он ухитрился, хоть и со второй попытки, залезть в «Пил-Пи-50». А «Пил-Пи-50» считается самой маленькой машиной в мире. Вы смотрите «Топ Гир»?
– Смотрю, – кивнула Этери. – Я видела, как он вручную втащил эту трехколеску в лифт и катался на ней по коридорам Би-би-си.
– А моя машина гораздо больше, чем «Пил-Пи-50». Вручную в лифт не затащишь, да она и не войдет.
Он нажал на дистанционный пульт, машинка весело мигнула габаритными огнями, бибикнула, после чего обе дверцы, водительская, расположенная, понятно, справа, и пассажирская, полезли вверх. С открытыми дверцами машина стала похожа на чайку, собирающуюся выхватить рыбу из воды.
Этери грациозно опустилась на открывшееся сиденье и подобрала длинную черную юбку. Леннокс сел за руль, и обе дверцы скользнули вниз.
– Гильотинные дверцы! Класс! – восхитилась Этери. – Что еще тут есть?
– Все, что положено. Максимальная скорость – шестьдесят пять миль в час, запас хода – сто двадцать пять миль. В городе этого хватает за глаза.
– Но за город на ней не выехать, – предположила Этери.
– Для загорода у меня есть другая машина. Настоящая, – добавил он с улыбкой. – Минутку, я позвоню в ресторан.
Мобильник у Леннокса был еще более навороченный, чем у самой Этери. Он пробежался по меню, отыскал нужный номер, она молча слушала, как он разговаривает по-английски.
– Нам дают столик только в два часа, – предупредил Леннокс. – Вы не умираете с голоду?
– Нет. У нас в России два часа дня – классическое обеденное время.
Он подтвердил заказ и опять повернулся к ней.
– Тогда давайте покатаемся по городу.
– С удовольствием, – согласилась Этери. – А я хотела купить «смарт», – добавила она, – но муж сказал: да ну, в любой аварии раздавят, как орех. И я не купила. Да еще и ездить по встречке…
Она упомянула мужа случайно, мимоходом, и сама не заметила, что это слово больше не отзывается в ней болью. Зато оно взорвалось болью в нем.
«А чего ты хотел, – со злостью спросил себя Леннокс, – чтобы такая женщина была не замужем?» Он покосился на ее руки. Безымянный палец левой, подчеркивая длину фаланги, охватывала шестью витками платиновая змейка со спинкой, усеянной мелкими зелеными, синими и белыми камушками. Не похоже на обручальное кольцо… Хотя нет, в России, кажется, обручальные носят на правой. На безымянном пальце правой руки красовался огромный четырехгранный бриллиант-солитер. И больше ничего. Но и это ничего не значит, сейчас многие не носят колец…