Горецкий повернулся к Борису и сказал:
– Не вижу ничего смешного. По-моему, сходство
удивительное. Ельдигеев, погасите-ка свет!
Посреди комнаты, ловко пристроенная Горецким в глубокое
резное кресло, сидела одетая в темно-серый сюртук свиная туша, позаимствованная
из запасов господина Стаднюка. Голову туши украшал аккуратный черный картуз, а
на рыло были надеты круглые очки с очень выпуклыми стеклами. Когда Ельдигеев
погасил свет, в чрезвычайно слабом освещении, пробивающемся сквозь закрытое
ставнями окно, сходство свиной туши с покойным, недоброй памяти господином
Кулябко, сделалось просто бесспорным.
– Шутки шутками, – проговорил Горецкий вполне
серьезным и несколько напряженным голосом, – но сейчас от нас потребуется
большая осторожность и предельное внимание. Господин Коновалов – крайне опасный
преступник, на его совести больше тысячи погибших в рейде Дзагоева. Никакой
Джек-потрошитель, никакой знаменитый душегуб прошлого не сравнится с ним числом
своих жертв. Есть, правда, поговорка: «Одно убийство – убийство, тысячи убийств
– политика», – но я эту поговорку считаю аморальной. Кроме того, если
отряд Дзагоева он погубил руками махновцев, то Никифора Пряхина убил своими
руками. Итак, еще раз повторяю диспозицию. Вы, Борис Андреевич, прячетесь за
дверью, ведущей в лавку, вы, Ельдигеев, – возле выхода во двор. Я караулю
в кладовке, заодно прослежу, чтобы хозяин вел себя прилично и не шумел. И будем
надеяться, что Коновалов заглотил нашу приманку. По местам, господа!
Все трое разошлись по своим позициям, проверили оружие и
приготовились к долгому ожиданию. Связанный Стаднюк пытался на первых порах
жалобно и укоризненно мычать, но Горецкий ткнул его револьвером в бок, и мясник
обиженно замолчал.
Массивная фигура «приманки» – свиньи в сюртуке – неподвижно
возвышалась посреди комнаты, посверкивая в лунном свете очками.
Время, казалось, остановилось. В темноте и тишине каждый
случайный звук становился подозрительным и заставлял Бориса вздрагивать. То
слышался скрип рассохшейся мебели, то возня и писк в мышиной норке, то по улице
за окном лавки проходил припозднившийся прохожий. Казалось, прошло уже много
часов, но по перемещению полоски лунного света на полу Борис понял, что время
еще только подходит к полуночи.
На улице послышались пьяные голоса, неумело выводящие унылую
кабацкую песню, время от времени перемежая пение руганью, – видно,
возвращалась из кабака подвыпившая компания. Борис насторожился, однако
нетвердые шаги прошли мимо мясной и удалились, а чуть позднее нестройное пение
тоже смолкло вдалеке.
Снова ничего не происходило. Время шло мучительно медленно.
Борис почти уверился, что Коновалов не придет, что он почувствовал неладное и
не попадется в расставленную для него ловушку.
Тело мучительно ныло от вынужденной неподвижности, глаза
слипались, внимание притуплялось.
Вдруг Борис услышал тихий, но совершенно отчетливый скрип.
Скрип донесся со стороны окна, и тут же неуловимо изменилось пятно лунного
света на полу. Кто-то осторожно и почти бесшумно приотворил ставень на
единственном маленьком оконце.
На мгновение заслонив пробивающийся с улицы бледный лунный
свет, в окне появилась бесформенная темная фигура. Борис осторожно поднял
револьвер, готовый в любое мгновение к молниеносной схватке. Теперь еще больше
нужна была выдержка, нужно было дождаться, когда Коновалов проявит свои
намерения, чтобы взять его на месте преступления, не оставив никаких лазеек,
никакого сомнения в его предательстве. Борис был весь как сжатая пружина.
Дремоты и утомления как не бывало, все чувства необычайно обострились. Бориса
волновало только одно: заметили ли появление гостя остальные участники засады.
Его беспокоило, сыграет ли свою роль приманка. Но, переведя
взгляд на неподвижную фигуру в кресле, он успокоился: в темной комнате она
казалась неотличима от дремлющего толстого человека в картузе и блестящих
выпуклых очках.
Отвлекшись на приманку, Борис на долю секунды потерял из
виду гостя и теперь безуспешно пытался найти его: темная фигура растворилась в
темноте комнаты, а двигался Коновалов так бесшумно, что никакой ничтожный звук
не выдавал его перемещений. Борис покрылся холодным потом: неужели Коновалов
раскрыл их обман и скрылся?
И в это мгновение раздался окрик унтер-офицера Ельдигеева:
– Стоять! Ни с места!
Послышался звук удара, короткой борьбы, и неясная тень
метнулась к окну. Борис бросился ей наперерез, сшиб с ног убегающего человека,
схватил его, получил болезненный удар в живот, но не выпустил беглеца,
продолжал держать его, несмотря на сыплющиеся удары…
И тут наконец помещение осветилось.
В дверях кладовки появился Горецкий с зажженным керосиновым
фонарем в руках. Тут же к борющимся подскочил Ельдигеев и помог Борису скрутить
бешено сопротивляющегося человека, одетого в неброскую форму донского казака.
– Игра закончена, Коновалов! – прохрипел Борис,
едва отдышавшись и поднимаясь на ноги.
Горецкий подошел к ним и направил свет фонаря в лицо ночному
гостю.
– Что?! – изумленно воскликнул Борис не веря своим
глазам. – Это вы?
Перед ним со скрученными за спиной руками стоял, тяжело
переводя дыхание, ротмистр Мальцев.
К 10 октября 1919 года на орловском направлении Красная
Армия имела шестьдесят две тысячи штыков и сабель, более тысячи пулеметов и
двести семьдесят орудий против двадцати двух тысяч штыков и сабель, трехсот
семидесяти пулеметов и семидесяти двух орудий Добровольческой армии. Тем не
менее белогвардейцы, владея инициативой, продолжали наступление. Главком РККА
С.С. Каменев
[16]
отдал приказ о контрнаступлении двумя ударными
группами. Однако Добровольческая армия продолжала наступать и 10 октября
захватила Кромы, а 13 октября – Орел. Ударная группа красных и Эстонская
стрелковая дивизия наступали на Кромы и Орел. Обстановка на фронте менялось
ежечасно. В ночь на 20 октября «добровольцы» оставили Орел, в который вступили
3-я Латышская стрелковая бригада и Эстонская стрелковая дивизия. Белогвардейцы
пытались вернуть утраченную инициативу и вновь захватить Орел. Особенно
ожесточенные бои развернулись в районе Кром, которые несколько раз переходили
из рук в руки. Тяжелые бои продолжались. 3 ноября красные ввели в
образовавшийся прорыв кавалерийскую дивизию Примакова,
[17]
которая, выйдя в тыл противнику 4 ноября, овладела Понырями, 5 ноября –
Фатежем, а 15 ноября – Льговом. 17 ноября Эстонская стрелковая дивизия заняла
Курск. Стратегическая инициатива перешла к Красной Армии. Началось быстрое
отступление деникинских войск.