– Так что, Борис Андреевич, возите всюду ее с собой, а
как представится оказия, так мы сразу ее перешлем. А пока вам она княгиней
отдана, вам и отвечать, – твердо сказал полковник.
Рано утром из ставки Деникина к командующему Добрармией
прибыл капитан с секретным пакетом и просил разбудить Май-Маевского. Адъютант
командующего Макаров постучался в спальню.
Генерал уже проснулся и, уставившись в потолок, курил
папиросу. Капитан передал пакет в собственные руки командующего и вышел.
Генерал сорвал сургучные печати и начал читать письмо. По мере того как он
читал, выражение его лица становилось все мрачнее и печальнее. Наконец он
обратился к адъютанту:
– Капитан, прочтите мое новое назначение и возьмите
бумагу, я продиктую вам ответ.
«Дорогой Владимир Зенонович! – писал Деникин. –
Мне грустно писать это письмо, переживая памятью Вашу героическую борьбу по
удержанию Донецкого бассейна и взятию городов Екатеринослава, Харькова,
Полтавы, Киева, Курска, Орла.
Последние события показали: в этой войне решающую роль
играет конница. Поэтому я решил части барона Врангеля перебросить на Ваш фронт,
подчинив ему Добровольческую армию, Вас же отозвать в мое распоряжение. Я
твердо уверен, что это принесет успех в дальнейшей нашей борьбе с красными.
Родина требует этого, и я надеюсь, что Вы не пойдете против нее.
С искренним уважением к Вам – Антон Деникин».
– Я этого давно ждал, – с горечью сказал
генерал. – Писать не нужно: я раньше буду, чем дойдет ответ. Прикажите из
состава поезда выделить мой вагон и приготовить паровоз.
Генерал назначил начальника штаба своим заместителем до
прибытия нового командующего. В это время из ставки уже пришла телеграмма о
выезде Врангеля.
– Я так и знал, что Врангель появится сразу же вслед за
письмом, – сказал Май-Маевский.
Начальник штаба просил командующего дождаться барона, но
Май-Маевский не соглашался.
Весть о замещении Май-Маевского Врангелем очень быстро
распространилась по всему фронту. Войска симпатизировали командующему и
восприняли новое назначение с недоумением. Все понимали, что на Май-Маевского
хотят свалить неудачи на фронте.
На вокзале к Май-Маевскому подошла почетная рота, изъявившая
желание сопровождать его в ставку. Генерал не возражал.
В вагон к Владимиру Зеноновичу являлись представители от
частей, выражая соболезнования и намекая на то, что не Деникин, а сам
Май-Маевский должен быть верховным главнокомандующим. Генерал выслушивал их,
крепко пожимая руки, и говорил:
– Я человек военный. Надо подчиняться ставке. Ни на
какие авантюры я не пойду.
На станции Мерефа в вагон Май-Маевского быстрым шагом вошел
Врангель.
– Владимир Зенонович, – сказал он громко, –
ты меня прости, я в этом не принимал никакого участия. Даже отказывался, но
пришлось подчиниться воле Деникина.
– Я тебя не виню, я это раньше предвидел, так и должно
было случиться, – сказал с расстановкой Май-Маевский.
– Твое мнение о фронте? – спросил Врангель.
– Положение безвыходно. Причин много. Объяснять их
бесполезно: ты все это и так знаешь…
В последний раз Варя поцеловала его и прижалась мокрой от
слез щекой.
– Береги себя, береги. Ты мне нужен живой, не для того
мы друг друга нашли, чтобы расстаться навеки, – шептала она.
– Все будут хорошо, сестренка, сиди в Константинополе и
жди от нас весточки, – бормотал Борис.
– Я бы не уехала, если бы не знала, что тут буду тебе
обузой, – вздыхала она. – А так ты будешь думать только о собственном
спасении.
Она отстранилась от него, и вдруг взгляд ее прояснился. К
ним, торопясь и от этого прихрамывая больше, чем обычно, приближался Алымов с
огромным букетом самых поздних астр и георгинов.
– Петя! Где же вы их достали? – счастливо
рассмеялась Варя и на миг стала прежней девочкой с широко распахнутыми синими
глазами.
Она спрятала лицо в букет, потом сняла перчатку и погладила
Алымова по щеке.
«Неужели, когда я с Софи, у меня такой же глупый вид, как
сейчас у Алымова?» – невольно подумал Борис.
Вот уже последний раз паровоз свистнул у семафора, и его
дымок исчез вдалеке. Алымов простился и поспешил по делам. Борису тоже было
куда торопиться.
– Слышишь, Саенко, – начал он, тщательно подбирая
слова, – у тебя тут в Ценске никакой кумы нету?
– С чегой-то? – От удивления Саенко даже
остановился.
– А с того, что шел бы ты куда-нибудь сегодня на вечер
погулять, да на ночь задержался бы, – с ходу брякнул Борис.
– Понятно! – расплылся Саенко. – Стало быть,
дамочка, значит, несвободная? Места у ней, значит, нету, где встречаться?
– Стало быть, – подмигнул Борис.
– Ну, это мы с нашим удовольствием, – протянул
Саенко, – разве ж я не понимаю, что дело молодое, а естество свое требует?
Кумы у меня нету, но уж найду, куда на ночь деться…
– А тогда снеси-ка, брат, вот записочку по одному
адресу, – повеселел Борис. И добавил, чтобы сказать Саенко приятное: –
Тебе бы сюда ту куму, из Больших Раздоров… Ох, и хороша Галина!
– Хороша Глаша, да не наша, – угрюмо отвернулся
Саенко.
– Ты чего, Саенко, я тебя обидеть не хотел! –
удивился Борис.
– Я и не обижаюсь. А только не про меня та Галина… Муж
у нее есть!
– Вот как! – присвистнул Борис. – То-то я
гляжу, вы как-то… А где же муж-то?
– У Махно, – понурился Саенко, – в больших
чинах там. Говорил – самое бандитское село! А ты не верил… Ладно, давай свою
записку.
Через час Саенко принес розовую надушенную записочку, в ней
говорилось, что прелестная Софи любит, ждет, тоскует и непременно будет вечером
попозже, чтобы никто ее не заметил. Борис встрепенулся, спросил у Саенко чистое
белье и горячей воды для бритья, а получив все это, вдруг рассердился и
закричал, чтобы сейчас же выметался Саенко из дому, а то нашел время уборкой
заниматься. Саенко и вправду что-то завозился на кухне совершенно не ко
времени.
Дальше началось мучительное ожидание, минуты текли как годы.
Придет, не придет? – терзал Бориса извечный вопрос. Обманет, посмеется или
явится страждущему неземным видением, ангелом чистой красоты? Борис потерял уже
всякую надежду, когда раздался еле слышный стук в дверь. С бьющимся сердцем он
отворил – на пороге стояла она. Сегодня Софи была просто обворожительна, ведь
она очень старалась так выглядеть. Она сбросила плащ и шляпку и предстала перед
Борисом во всеоружии своей красоты. Бледно-лиловое платье с отделкой из кружев
того же цвета выгодно подчеркивало фигуру и изумительно подходило к глазам.
Глаза сияли, губы были соблазнительно полуоткрыты, грудь ее вздымалась от
волнения. Вдобавок от соблазнительницы исходил совершенно чарующий аромат духов
– пряный, будоражащий…